Обрести себя - [183]

— Все имеют право выбирать, почему же я не могу выбрать себе профессию по душе?

Прошло некоторое время, и механизаторы сделали удивительное открытие: из столовой куда-то пропали мухи. Не попадались они в борще, не было их на столах, на потолке, не роились они густым облаком, как прежде, над головой. Белоснежными стали стены и потолок, появились белые занавесочки на окнах. Все это было непривычно. Исчез казенный запах пригорелой пищи. И о Тодерикэ заговорили по-другому, о нем теперь сочиняли целые легенды — будто нет ему равного в стряпне, будто в соревновании на лучшее блюдо он посрамил самых искусных хозяек. Говорили, что он способен из нескольких картошин, которые прежде дядя Вася клал в суп, очистив только наполовину из-за разбитых очков, приготовить десяток блюд. А если есть еще и несколько хвостиков лука, он может сотворить чудо.

— Был бы ты девушкой, не задумываясь, женился бы! — беззлобно шутил, бывало, кто-нибудь из механизаторов.

Тодерикэ принимал похвалы с такой же снисходительной доброжелательностью, с какой недавно выслушивал упреки. Пусть говорят что угодно. Его же занимает теперь одна мечта: получить когда-нибудь продукты, чтобы можно было приготовить голубцы, тающие во рту, или испечь плацинды, или, еще лучше, зажарить на углях мясо по-молдавски! Вот бы такие продукты! Тогда и самые придирчивые проглотили бы язык. А пока он глядит, как Арион с волчьим аппетитом уплетает борщ. Он-то, Тодерикэ, понимает, что это далеко не то, что хотелось бы сделать. Он вздыхает:

— Немного бы сметанки или яичко, тогда борщ совсем другой вкус имел бы.

— Ничего, Тодерикэ, не печалься, и так идет.

— А все же сметанки не мешало бы.

Арион не очень избалован сметаной, поэтому легко обходится без нее. Одно ему удивительно — откуда этот парень унаследовал такое дарование. Ведь вот Анка, так та даже мамалыгу замешать не может. Наверно, просто балованная. Как же, самая младшая, все нежили и ласкали. Она всегда была смазливой, и нет такой бабы в деревне, которая не сказала бы ей об этом. Оттого у нее и выросли рожки, которыми она теперь бодается. После некоторого размышления Арион изрек:

— Наверно, от бабки своей перенял.

— Чего? — недоумевает Тодерикэ.

— Искусство варить. Великая мастерица была, мир ее праху. Когда она готовила у кого-нибудь на свадьбу, после целый год вспоминали ее еду.

— Может, и от нее, — безразлично согласился повар.

Он сегодня расстроен: утром вышла маленькая стычка с матерью. Дело в том, что он прихватил с собой из дому немного лаврового листа, а она увидела и устроила скандал. Пришлось отдать ей этот самый лавровый лист. Разбогатеет она от него, что ли?! Положил бы в борщ пару листочков, какой аромат бы теперь стоял. Если б она еще догадалась, что он на прошлой неделе прихватил из дому пять яиц и пакет соды, вот было бы шуму! Всю деревню, наверно, собрала бы своими криками. Будто он для себя лично взял их. Он и вовсе не любит яиц. Просто ему тогда дали кислый творог для вареников, а с помощью яиц удалось избавиться от кислоты. Была бы понятливей — сама дала бы что нужно. Вот так и получаются разногласия между родителями и детьми. Разве может она понять, что он чувствует, когда трактористы поднимаются из-за стола сытые и довольные. Как приятно ему и лестно, когда сам агроном, вместо того чтобы идти обедать домой, просит у него тарелку супа. Значит, вкусно, коли не бежит домой.

Арион, справившись с борщом, ждет, чтобы ему предложили добавку.

— О чем задумался, Тодерикэ?

Парень вздрогнул, словно его застали врасплох за нехорошим занятием.

— Думаю, какими собственниками стали наши колхозники.

— Чего это вдруг? — усмехнулся Арион. — Других печалей нету?

— Эх, бадя Арион. Вы-то человек прогрессивный, а вот некоторые… Понимаете, есть люди, которые жалеют дать для колхоза хоть что-нибудь. Из общего котла им только подавай, а сами скупятся…

— Свет, он из разных людей, Тодерикэ.

— Но сознание все должны иметь. Добавки хотите?

— Если не жалко.

В это время дядя Вася, не отрываясь от газеты, бормочет свое:

— Ох, моя б воля, разогнал бы всю команду!

* * *

Завернув за здание ремонтных мастерских, Арион носом к носу столкнулся с агрономом Павлом Захария. Тот сидел на корточках под молодыми акациями и вместе с Микандру, сыном цыганки Рады, колдовал над рассадно-посадочной машиной. «Этого еще сегодня не встречал», — раздраженно подумал Арион о Микандру. Заноза в сердце, которая мешала спать ночью, вновь больно шевельнулась. Он пронзил Микандру придирчиво-въедливым взглядом. До сих пор как-то не обращал на этого парня внимания. Даже не думал, состоит ли он в колхозе. Встречая иногда в поле или на стане, не очень отличал его от других парней. Сейчас Ариона раздражал даже вид Микандру. Казалось, что он чересчур развязен, держится с агрономом панибратски. Даже то, что на парне был чистый комбинезон, не понравилось ему. По мнению Ариона, у настоящего труженика комбинезон должен быть засаленным. На то он и механизатор. «Этот умывается за весь свой чумазый род», — с неприязнью подумал Караман. И уж совсем выводила из себя Ариона черная вьющаяся шевелюра Микандру. «Дуру мою, наверно, этими кудрями приворожил», — подумал он с горечью, сдерживаясь, чтобы не сказать что-нибудь обидное, от чего и самому потом будет неловко. Думать можно что угодно, это никому вреда не причинит. А вот необдуманно сказанное слово может нанести большой ущерб. Привыкший быть справедливым всегда и ко всем людям, как бы гадко ни было на душе, Арион и сейчас сдержался.