Обрести себя - [188]

— Иван Андреевич, осталось всего два года. Потерпи немного. Будь человеком до конца.

Гырля смягчался и терпел. А колхозу все же нужен хороший инженер. Нужен, хоть умри, авторитетный, понимающий. Пока же выпутывались как могли.

Арион вполуха слушал пререкания начальства, а сам не спускал глаз с посадочного агрегата. От его внимания не ускользнуло, как Иляна вытащила из рассады какую-то былинку и кинула ее Микандру, сопроводив взглядом, полным любви. Это взбесило Ариона. «Чертова девка, даже людей не стесняется!» Притворившись, что ничего не заметил, он пошел вслед за агрегатом и, когда поравнялся с ним, сказал Иляне:

— Дай-ка я попробую. Успею ли?

Иляна выпрыгнула на ходу, уступив ему место. На противоположном конце поля Арион попросил остановить трактор, протянул Микандру папиросу и отозвал его в сторону: дескать, спокойно покурить. Анка и Викторица навострили уши, стараясь уловить хоть обрывки их разговора. Они боялись, как бы отец не устроил скандала. Но мужчины, стоя на меже, беседовали спокойно, словно старые товарищи. Рядом легонько шелестел овес. В сумерках уже терялись очертания, сливались с полем. Готовясь к ночному концерту, сверчки настраивали свои скрипки. Слабый ветерок лениво гнал облако.

— Еще один заход — и домой, — весело сообщил Арион, возвратившись к машине и усаживаясь на сиденье.

Дочери недоуменно переглянулись: попробуй пойми отца, утром метал громы и молнии, а теперь чуть не приплясывает от хорошего настроения. Микандру насвистывал легкомысленную песенку, оставаясь равнодушным к прелестям опускающегося вечера. Радость, которая в этот день откровенно сияла на его лице, потускнела с последними лучами солнца. Следом за машиной стлались зеленые ряды, рассада в сумерках казалась особенно сочной и здоровой.

* * *

Спустя несколько дней Иляну позвала дорожка к роднику. Но Микандру там не было. Как и прежде, заманчиво зеленела ложбинка, булькала в стоке вода, древесные лягушки хором каялись роднику в каких-то старых грехах. Лимонная мята раскрыла свои бледные цветы с дурманящим запахом. Девушка ходила от куста к кусту в ожидании любимого. Десятки раз она решалась плюнуть на все и идти домой. И каждый раз ее задерживала надежда, что он все же придет. Убедившись, что ожидание напрасно, она вернулась в село, истомленная всевозможными предположениями. Соучастницы-сестры тихонько впустили ее в окно, полюбопытствовали:

— Чего так рано?

— Микандру работает в ночную смену, прогнал домой.

— Ну и глупая. Он тебя пожалел, а ты… не могла побыть еще.

— Ничего, у бога дней много.

Нарочно старалась быть веселой, чтобы сестры ничего не заметили.

На второй вечер Микандру опять не пришел. Так случилось и на третий, и на пятый вечер. Много раз приходила она к источнику и, не встретив Микандру, возвращалась домой. Она ждала ночи напролет, искала его днем в поле, но словно кто-то наколдовал — никак не могла встретить. Прежде поминутно встречала случайно, а теперь искала и не могла найти. Ее твердость поколебалась. От трактористов она узнала, что Микандру культивирует зябь, далеко, у Дроздовского леса. Она подсчитала в уме, сколько дней потребуется ему на все поле. Прошли эти дни, она накинула еще два. Потом пришлось прибавить еще два, потом четыре. Может, у него испортился трактор? Или она неправильно подсчитала? Короткие летние ночи тянулись для нее так, что казалось, никогда не наступит утро.

Через две недели кончилось всякое терпение. Она пошла к берегу глиняного оврага. Бывший заезжий дом Пенкиса утопал в темноте. Кричали совы у дальней мельницы. Иляна нащупала дверь и толкнула ее. Из темного угла поднялась Рада и принялась чесать поясницу. Словно бы приходила сюда сто раз, Иляна спросила:

— Микандру где?

Рада подошла поближе, оглядела ее со всех сторон.

— Эх, глазастая, здесь ли ищут парней?

— Когда Микандру был дома последний раз? Давно?

— Ух и давно! Еще когда только крапива показывалась под забором. Зазнался Микандру. Я его обучила, господскую кость из него воспитала, а он забыл обо мне.

Иляна не стала больше слушать, выскочила на улицу и, еще печальней, чем минуту назад, направилась на стан механизаторов. Нет-нет, не тоска гнала ее. Тоску бы она смогла заглушить, пусть месяц, два помучилась бы, даже год. Нет, не в тоске дело. Она чувствовала, что в ней может оборваться что-то очень важное для всей ее жизни, что-то такое, без чего жизнь станет бессмысленной. В эту ночь она должна выяснить все.

Деревня уже досматривала первые сны, село давно спало. Сельские жители ложатся рано, особенно в летнюю пору, когда еще не успеешь согреть свою постель, а уже орут петухи, зовут, будят. Кое-где над селом на высоких столбах светились лампочки, напоминая всем, что и сюда проникли электричество, цивилизация. Прохожим эти огоньки помогали как мертвому припарки — от столба до столба целая бездна. Только на самой окраине Трех Ягнят горела лампочка посильнее. Вокруг нее мельтешили комары и ночные бабочки. С поля веяло чебрецом, от села — сиренью, хотя сирень уже осыпала цвет, а чебрец еще не поспел. Иляна вышла из села, облегченно вздохнула: не встретилось ни одного знакомого, кому пришлось бы объяснять, куда это ее несет в такую пору.