Обрести навек - [7]

А дальше все было, как и раньше. Держа ее за руку, он направился к узкой тропинке, окаймленной высокой травой.

Обращенная к реальному миру часть ее сознания продолжала тревожиться, и Эндри (впервые, насколько она помнила) почувствовала нежелание полностью отдаться сну. Он молча продолжал увлекать ее за собой туда, куда вела тропинка, и вдруг ощутил сопротивление с ее стороны. Она пыталась проснуться.

Но спящая часть Эндри обладала своей собственной волей. И, нетерпеливым движением головы откинув назад шелковистые темные волосы, Эндри крепко сжала руку мужчины, словно подтверждая его права на нее, и ступила на тропинку.

Кивнув ее покорному спящему «я», он понимающе улыбнулся другому «я», бодрствующему и потому сопротивляющемуся. А во взгляде его было что-то от непостижимой мудрости древних.

– Пойдем. Ты ведь хочешь этого, – сказал он, и голос его ласкал, нежил и убаюкивал. – Отдайся тому, чего ты так давно желала, в чем нуждалась, о чем мечтала и что так умело скрываешь.

В то время как ее спящее «эго» покорно ожидало момента, когда ему будет разрешено полностью повиноваться, земная Эндри еще хваталась за соломинку. Ей было страшно потерять контроль над собой и в то же время очень хотелось уступить и пойти за ним, отбросить все ради него и утонуть в море его обаяния. В битве участвовали, с одной стороны, безотчетные желания, а с другой – страх потерять себя.

Он прекратил этот внутренний конфликт одним-единственным словом, словом, прозвучавшим одновременно как просьба, мольба и как приказ:

– Идем же!

Не имея сил более сражаться с необузданными желаниями, Эндри отключила связь с сознанием и слилась со своим подсознательным, спящим «я». Густой туман исчез, воцарился яркий солнечный свет. Все здесь ей было давно знакомо. Она сразу же узнала холмистую, поросшую деревьями местность и тропинку, ширины которой как раз хватало, чтобы Эндри могла двигаться рядом с ним.

Они шли рука в руке, а солнце мерцало в густых ветвях над ними, то внезапно ослепляя глаза, то давая им необходимый отдых. Наконец они достигли небольшой лужайки, посреди которой росло старое дерево с искривленными ветвями. Он опустился на траву под дерево, увлекая Эндри за собой, оперся спиной о шероховатый ствол и уложил ее хрупкое тело, как в колыбели, меж своих бедер.

Со вздохом неизъяснимого удовольствия Эндри устроилась поудобнее и, впитывая тепло его тела, положила голову ему на грудь.

– Ну, что, ты теперь довольна, что согласилась? – Его дыхание коснулось волос на ее макушке.

Чувствуя, как его близость волнует ее, она ответила: – Да.

– И ты теперь счастлива? – Голос его звучал чуть насмешливо, словно ответ был известен ему заранее.

Но Эндри это не возмущало – на самом деле ей было тоже немного смешно.

– О да!

– Тогда я тоже счастлив.

Некоторое время они молчали, наслаждаясь взаимным покоем и согласием. Вдалеке шумело море. Эндри услышала и распознала этот звук еще в самом первом сне, но до сих пор, уже больше года, так и не видела, откуда лилась эта вечная песнь. Сны всегда начинались с тумана у истока тропинки, а заканчивались на этой зеленой лужайке под большим старым деревом.

И в часы бодрствования Эндри носила в тайном уголке своего сердца память об этом дереве, этой лужайке, песне далекого моря и, конечно, о нем. Здесь она узнала его душу и окончательно пришла к выводу, что он – единственный мужчина ее мечты. В этом затененном убежище они вели бесконечные разговоры, здесь же они вместе смеялись.

Она стала доверять ему еще зимой, когда сны были особенно отчетливы. Благодаря этой вере и еще потому, что сны, накапливаясь, начали казаться ей реальнее настоящего мира, она полюбила его. И неизбежно, по мере того как ее любовь росла и крепла, в снах появился дополнительный элемент – ожидание.

Его полное обладание ею стало сутью ее снов, и сознательных, и бессознательных. Днем; на работе ли, дома ли, оставаясь для всех известной им, знакомой Эндри, она на самом деле жила ради ночей, ради драгоценных минут, проведенных с ним, и тайно, с нетерпением ждала момента, когда он наконец полностью овладеет ею в мире сна.

Тем более было странно, что, хотя атмосфера снов становилась все более эротичной, а ласки его от ночи к ночи все более волнующими, он никогда не пересекал финального барьера, того самого, который составлял средоточие ее мыслей – наяву и во сне.

И вот теперь, погрузив свое сознание в глубины сна, Эндри вздохнула нетерпеливо и выжидательно.

– Эндри? – произнес он, а его длинные изящные пальцы нежно коснулись ее бедра.

– М-м? – выговорила она, одновременно всем телом отзываясь на его ласку.

– Почему ты вздыхаешь, сердце мое?

Его пальцы осторожно пробежали по ее телу, от округлого колена до плеча, а затем нащупали впадинку на шее.

Эндри улыбнулась и потерлась щекой о тыльную сторону его ладони. Он начал называть ее «сердце мое» в ночь после ее приезда в Калифорнию. В восторге от этого ласкового обращения, Эндри приблизила свои губы к его рту, первой начиная любовную игру. Он вознаградил ее за смелость тем, что шепнул те же ласковые слова прямо ей в губы. Наградит ли он ее, если она признается, чем был вызван ее вздох?