Он выделялся среди шумной толпы поклонников живописи подобно экзотическому палисандру, возвышающемуся над неказистыми соснами.
Сравнение возникло внезапно, в то же мгновение, когда Карла увидела его. Впрочем, не только высокий рост и крепко сбитая фигура, но и нечто другое в его облике так поразили ее воображение.
Осторожно поставив бокал на стол и рассеянно пробормотав извинения, Карла отошла от пожилой пары, с которой только что обсуждала особенности современной западно-американской живописи.
И хотя сравнение с палисандром как раз соответствовало ее представлениям о манере западной школы, нечто более значительное, чем величавая, откровенно сильная фигура этого странного человека, привлекло пристальное внимание Карлы.
Он стоял такой отрешенно-одинокий в самом Центре переполненной галереи. Косые лучи заходящего аризонского солнца, пронизывая стекло окна, ласкали его загорелую кожу, придавая ей бронзовый оттенок. Его взгляд был неподвижно устремлен на большое, без рамы, весьма примечательное полотно, висевшее в одиночестве на одной из стен главного выставочного зала.
Огромный портрет был выполнен маслом, в смелых красках, еще более смелым мазком. Он изображал индейца племени апачей, облаченного в наряд трудяги-ковбоя верхом на неоседланном мустанге.
Если не обращать внимания на ухищрения портного – а также отсутствие лошади, – можно было подумать, что мужчина, столь пристально смотревший на портрет, глядел на свое отражение в зеркале.
Холодок пробежал по спине Карлы, когда она вдруг поняла, кто был этот человек. И, не обращая уже никакого внимания на возбужденные голоса и обращенные к ней вопросы, Карла пошла сквозь толпу в его сторону.
– Мистер Крэдоуг? – Сдержанно-холодный профессиональный тон Карлы не выдавал и тени того волнения и даже страха, которые она испытывала в эту минуту.
– Где вы ее взяли?
Содрогнувшись в душе от холодной хлесткости его тона, Карла отказалась признать или хотя бы допустить, что этот резкий вопрос смутил ее. Непроизвольно сжав руки в кулаки, она высоко вздернула подбородок, что придало ей решительный вид, и чуть изогнула губы в легкой улыбке.
– Я не предполагала, что это автопортрет. – Ее взгляд скользнул по лицу с резкими, словно высеченными чертами и обратился к таким же точно чертам, схваченным маслом на холсте.
– Это не автопортрет. – Выражение его лица не изменилось ни на йоту. В голосе слышалась все та же отчужденность, в тоне – неумолимость. – Так где же вы ее взяли? – повторил он свой вопрос.
Его повелительная интонация вызвала вспышку раздражения и протеста в душе Карлы, но эта вспышка сопровождалась еще и неприятным волнением. Она и не думала спрашивать его, откуда ему известно, что она теперь владелица этой новой художественной галереи; она просто приняла как факт, что ему это известно.
– Я нашла ее среди кучи других на благотворительном базаре. Очевидно, бывший владелец не представлял себе ее стоимости. Я приобрела ее за сущие пустяки. – Карла также не задавалась вопросом, отчего испытывает такое удовлетворение, сообщая ему правду.
Яростный взгляд, послуживший ей ответом, показал, что он явно не разделял ее удовлетворения. Необузданный дикий свет блеснул в глубине его черных глаз. Подавляя непонятное желание прикрыть рукой обнаженную шею, она так сжала кулаки, что ногти впились в кожу, оставив отметины. Выдержать этот горящий взгляд темных глаз оказалось для Карлы нелегким испытанием.
– Я покупаю ее. – Еще немного, и этот черный взгляд окончательно сломил бы ее самообладание.
На помощь Карле пришел гнев, придавая ей силы заделать брешь в своей броне.
– Она не продается. – И хозяйка, позволяя себе проявить нетерпение, чуть повела головой в сторону благопристойной таблички «не продается, прикрепленной к стене под картиной.
Кроме некоего напряжения, заметного по застывшим вдруг линиям скул, его лицо оставалось холодно-непроницаемым и еще более пугающим. Уже почти готовая спасовать, Карла, быть может, отдала бы все, что ему заблагорассудится, если бы этот момент он не буркнул нечто невразумительное, подстегнув тем самым ее слабеющее сопротивление.
– Она не продается, – повторила она с отчаянием человека, зажатого в угол.
Его губы сложились в пренебрежительную усмешку; шестизначная сумма, названная сквозь зубы должна была сразить ее наповал. Карла не могла позволить себе отклонить такое предложение, несмотря на оскорбительную манеру, в которой оно было сказано. Она глубоко завязла в долгах, пытаясь приобрести, заполнить и открыть небольшую галерею в Седоне, и теперь с мучительным чувством осознавала, что, приняв эту сумму, сможет освободиться от бремени долгов. И оттого еще более самодовольной показалась ей его улыбка, когда она снова перевела взгляд с картины на художника. Но тем не менее она не смогла отказать себе в удовольствии разочаровать его и сказала, четко выговаривая каждое слово:
– Мне очень жаль. Она не продается. «Злость» и «ярость» – даже эти слова не могли передать силу его реакции. Неприкрытый, дикий гнев блеснул в его черных глазах. Ожидая подобной яростной вспышки при первом движении его губ, Карла предусмотрительно сделала шаг назад. На самом деле ей следовало бежать без оглядки, ибо его следующие слова пронзили ее своей язвительностью.
