Обреченный странник - [36]

Первоначально все складывалось настолько превосходно, что императрица сама поверила в обретение приемного сына, который станет ее преемником и со временем продолжит государственное служение. Но постепенно юноша стал выказывать такие черты характера, граничащие с непокорностью, порой переходящие в прямое неповиновение, что Елизавета Петровна сочла за лучшее отдалить его от себя, поместив в Ораниенбауман и приставив для воспитания академика Шмелина. Однако учитель наследника вскоре обнаружил полное отсутствие у молодого человека каких–либо приличествующих для человека столь знатного происхождения знаний, за исключением огромной страсти ко всему военному.

Когда привезли его невесту, ставшую впоследствии супругой, то Петр Федорович не проявил ни малейшего интереса к ее девичьим прелестям и желанию императрицы поскорее стать бабушкой. На этот счет в столице втихомолку рассказывались скабрезные и не совсем приличные анекдоты, но их виновник продолжал с завидным постоянством день за днем проводить за игрой в солдатики, нимало не заботясь о выполнении супружеских обязанностей и продолжении рода царствующей фамилии. Императрице пришлось подключить для выяснения причин столь необычного поведения наследника целый штат придворных медиков, с которых предварительно бралась клятва о сохранении в строжайшей тайне рода их деятельности. Но, то ли из–за чрезмерной учености, то ли из–за простой недогадливости, ни один из них не мог объяснить причину целомудренности поведения императорского племянника. Тогда призвали к ответу его супругу, Екатерину Алексеевну, и она без утайки поведала государыне о сохранении со дня свадьбы девственности, наивно полагая, что у царственных отпрысков, на ее взгляд, все происходит несколько иначе, нежели у обычных людей. Императрица не знала, плакать ей или смеяться. Дело при всей комичности ситуации могло обернуться со временем большими неприятностями. Ей тут же вспомнился холмогорский затворник Иоанн Антонович, имеющий не меньше прав на престол, нежели ее племянник. Необходимо было что–то предпринимать не мешкая, а потому, разуверившись в знании столь тонкого предмета иноземными медиками, Елизавета Петровна обратилась к помощи обычной повивальной бабки, рекомендованной вездесущей Марфой Егоровной Шуваловой. Бабку под благовидным предлогом направили вместе с царским племянником в баню, и та, пристально оглядев наследника, без труда обнаружила в "крайней мужской плоти" незначительный дефект, наличие коего и не позволяло тому испытывать присущее мужчине влечение к женскому полу. Больших трудов стоило уговорить Петра Федоровича подвергнуться хирургическому вмешательству, через которое проходят все мусульманские и еврейские мальчики еще в детстве. Императрице потребовалось применить угрозы и уговоры, дабы переломить упрямство племянника. Ладно бы, если дело касалось его одного, но тут целое государство оказалось поставлено под угрозу новых политических перемен, не появись на свет законный наследник престола. В сердцах государыня даже пригрозила выслать Петра Федоровича обратно за границу, в милую его сердцу Голштинию, и, верно, перегнула палку, поскольку с тех пор меж ними и наступило заметное охлаждение, со временем перешедшее в плохо скрываемую неприязнь.

Операция все же была совершена, и по прошествии определенного срока государыня, оставшись наедине с Екатериной Алексеевной, вопросительно подняла густые брови, ставя немой вопрос. Та зарделась, и так же молча кивнула, давая понять, что цель замужества достигнута. Но шли месяцы, но и малейшего намека на обретение столь ожидаемого всеми наследника ни в чем не проявлялось. Государыня вновь призвала к себе жену племянника и уже без обиняков, как маршал, отправляющий войска на штурм вражеской крепости, произнесла лишь одно слово: "Когда?", — но ничего конкретного в ответ не услышала.

Перед самой болезнью императрицы был созван генеральный совет из самыхсамых близких ей дам: Анны Карловны Воронцовой, Анастасии Михайловны Измайловой и, само собой, неизменной Марфы Егоровны. Вопрос стоял один: как помочь Екатерине Алексеевне побыстрее забеременеть. Узнав об одном из пороков своего племянника, императрица стала подозревать его и в прочих, считая недееспособным как мужчину. Мнения ее "министерш" по данному вопросу разделились: одни предлагали испробовать способности наследника на зрелой женщине, другие, не мудрствуя лукаво, взять из приюта новорожденного ребеночка, обличьем схожего с Петром Федоровичем, увезти вместе с ним из Петербурга на несколько месяцев Екатерину Алексеевну, и там, вдали от любопытных глаз, объявить о рождении наследника. Принялись даже спорить, стоит ли брать ребенка в столице, о чем может стать известно кому–то из служителей, и поэтому не обратиться ли к дипломатическому корпусу, чтоб за границей нашли подходящее случаю дитя. Предлагалось и совсем немыслимое: отправить Екатерину Алексеевну в монастырь, объявить о нарушении ею супружеских уз, а искать тем временем новую, более достойную принцессу.

Елизавета Петровна долго слушала их перебранку, не перебивая, поворачиваясь то к одной, то к другой спорщице всем корпусом и чуть кривя губы в полуусмешке. Наконец, Марфа Егоровна, наиболее хорошо осведомленная о настроении государыни, притихла, и вслед за ней замолчали остальные. Императрица поинтересовалась, есть ли при дворе наследника сколько–нибудь интересная из девушек, которой он мог бы увлечься. На памяти статс–дам таковых не оказалось по причине боязни за его нравственную чистоту, дабы кто из них не вздумал ненароком соблазнить молодого принца и извлечь тем самым собственную выгоду. Не допускались к молодому двору по той же причине и приятные кавалеры, но уже из боязни за нравственную сторону жены наследника. Тем самым молодой двор напоминал своими порядками восточный гарем, где роль евнухов выполняли или престарелые вельможи, или почтенные матроны, готовые в любой момент встать грудью на защиту наследной семьи от любого дуновения свежего амурного ветерка.