Обреченный странник - [34]

— Ну, милочка, рассказывай, с чем пожаловала? — протянула государыня руку для поцелуя вставшей на колени перед кроватью Марии Симоновне. — Да встань с пола, встань. Я тебе не только государыня, но и сестра как–никак.

— Всегда о том помню, — легко поднялась та на ноги, и императрица позавидовала ее хорошо сохранившейся фигурке, чистому, хотя и чересчур обсыпанному пудрой, личику с мушкой на левой щечке возле маленьких губок.

"Будто и не рожала вовсе", — подумала Елизавета Петровна и спросила:

— Чего там делается у молодых?

— Прежде скажите мне, как ваше самочувствие, а потом уж и посекретничаем вволю, — озорно сверкнула глазами Мария Симоновна. — Вижу сама, полегчало вам? Да?

— Вроде, полегчало, сама пока не пойму, — вздохнула императрица, может, завтра и встану, на воздух хоть выйду, а то надоело лежать в духоте. Ладно, говори, с чем пришла. О здоровье моем могла и от лекарей узнать. Случилось чего?

— Почему так думаете? — скривилась Чоглокова. — Кто уже успел опередить меня? Фи, как скучно, тогда и говорить не стану.

— Ты мне брось выкамаривать тут, — грозно свела брови Елизавета Петровна, на которую болтовня придворной дамы действовала не только успокаивающе, но и немного веселила. — А то отправлю от себя и не велю пускать больше.

— Это меня? Ближнюю родственницу свою? — удивленно воззрилась на нее Мария Симоновна, но тут же поняла, что императрица и дня не сможет прожить, чтоб не узнавать о сплетнях, обо всем происходящем при дворе наследника, и громко расхохоталась. — А не так уж вы и больны, ваше величество. Ладно, слушайте, чего я вам расскажу. Петр Федорович вчерась курить учился. Нашел где–то солдатскую трубку, закрылся у себя, набил ее табаком, только вместо курительного вложил в нее нюхательный табак. Несколько раз затянулся и…фрейлина прыснула от смеха и закатила глаза вверх, выражая крайнюю степень веселости, — и как начал кашлять и чихать, что мы, хоть в дальних комнатах были, а услыхали, переполошились. Николай Наумович прибежал, принялись дверь ломать, думали, может, припадок опять с ним случился. А Петр Федорович сам нам открыл, в слезах весь, красный, и камзол оплеван, как у пьяницы трактирного…

— Фу на тебя, замолчи, — остановила ее императрица, — чего же столь худо за ним присматриваете, что он курению проклятому обучаться вздумал? Куда смотрите? Не для того ли к нему приставлены? — строго выговаривала растерявшейся Чоглоковой Елизавета Петровна.

Фрейлина, верно, не учла нелюбовь государыни к курительному табаку и полный запрет на курение во дворце, а потому теперь удивленно смотрела на нее.

— Углядишь за ним, — попробовала она оправдаться, — хуже ребенка порой бывают, не совладать никак.

— Хотя оно и к лучшему, что опробовал табак столь неудачно, примирительно высказалась Елизавета Петровна. — Что еще там было?

— После того как Петр Федорович курить пробовали? — наивно переспросила Чоглокова, не отличающаяся большой сообразительностью. — Помыли его, в сад гулять пошли, а потом они солдат муштровать направились.

— Об том могла бы и не говорить, про любовь его к муштре не хуже твоего мне известно, — сморщилась недовольно императрица. Она ждала совсем иных сведений от фрейлины и попробовала направить ее рассказ в нужную ей сферу.

— Наезжал кто к ним, скажи лучше.

— Да как обычно, — пожала та худенькими плечиками, — офицеры разные, некоторые очень даже красивые из себя, высокие такие, видные, в карты играли долго. Другие господа быть изволили…

— Какие господа? — нетерпеливо спросила императрица, и по тому, как зажглись любопытством ее глаза, даже недогадливая Чоглокова поняла, что именно от нее хотят услышать.

— Да я тех господ ранее и не видывала, не могу знать, кто такие. Сдается мне, из иностранцев некоторые были, одеты не по–нашему.

— Ой, что с тебя взять, с дуры, — вспылила государыня, и к ней тут же подбежала бдительно стоящая неподалеку Марфа Егоровна, приложила примочку ко лбу и зло глянула в сторону Чоглоковой.

— Зачем вы так, — обиженно отозвалась та и картинно надула пышные губки, пытаясь выказать обиду. — Граф Бестужев—Рюмин приезжали еще, — вспомнила вдруг она. — Но с Петром Федоровичем не беседовали, а с Екатериной Алексеевной наедине говорили почти час. Потом сразу и обратно уехали.

— Наконец–то что–то путнее от тебя услышала, — привскочила на кровати императрица и отбросила со лба примочку. — Который из них приезжал?

— Из каких? — не поняла Чоглокова.

— Из Бестужевых. Старший, Михаил, или Алексей Петрович?

— Те, которые у вас при дворе служат… — рассеянно отвечала Чоглокова и добавила, чуть помолчав, — канцлером.

— Сведешь ты меня, сестричка дорогая, в могилу когда–нибудь, — шумно вздохнула императрица. — А? Каков канцлер? — спросила, обращаясь уже к Шуваловой.

— Давно тебе об этом, матушка, толкую, — поддакнула Марфа Егоровна. Сразу и помчался сломя голову до Катьки. Не зря, ох, не зря он к ней ездил, точно говорю.

— Хорошо, о том позже поговорим, — обессиленно опустилась обратно на подушки императрица. — Племянничек мой с супругою своей не ссорятся больше? вновь обратилась к бестолково смотрящей на нее Чоглоковой.