Обреченный на смерть - [8]

— Хорошо, — ответил адвокат.

— И что случится к тому времени? — Я хотела знать и одновременно боялась услышать ответ.

— Тогда я буду знать, есть ли у меня к вам новые вопросы, — сказал он и повел нас в другую комнату.

Пересекая холл, я заметила Кати, наполнявшую кружку кофе из аппарата. Пока Альварес методично снимал мои отпечатки, я наблюдала за тем, как Кати немного отпила и вернулась к своему столу, не обращая на нас никакого внимания. Макс стоял рядом со мной и молчаливо следил за следственными действиями.

После того как я помыла руки, Альварес проводил нас к выходу. Когда он открыл дверь, нам в лицо ударил поток свежего ледяного воздуха. И я сразу почувствовала себя лучше.

— Вот. — Альварес протянул мне свою визитку. — Возьмите. Если вспомните что-нибудь, позвоните мне.

Я спрятала карточку в сумку.

— Я бы тоже хотел иметь одну. — Макс протянул руку за визиткой и, обернувшись ко мне, добавил: — Если ты вспомнишь что-нибудь, не вздумай звонить ему. Звони мне.

Возвращаясь назад, в Портсмут, я чувствовала себя как никогда одинокой, мне было по-настоящему страшно. Ничего хорошего это не предвещало. «Кончай психовать!» — приказала я себе и решила взбодриться рюмкой мартини и заодно помянуть бедного мистера Гранта. Я позвонила Гретчен и сказала, куда и почему направляюсь.

— Не волнуйся, — заверила она. — У нас все под контролем.

Спасибо, Гретчен. Но там еще столько работы.

— Саша уже закончила каталог Уилсона. Она сейчас в офисе занимается каким-то исследованием.

Я сразу вообразила, как Саша что-то сосредоточенно читает с монитора компьютера, накручивая на палец прядь волос и покусывая губы. Она защитила докторскую по истории искусства, и исследования были ее любимой частью работы.

— Посмотрим, может, я сегодня еще и приеду.

— Не надо. — Материнский инстинкт Гретчен взял верх над практичностью деловой женщины.

* * *

По дороге в город я снова разревелась. Сначала я решила, что это из-за смерти мистера Гранта, но потом поняла, что это далеко не так. Конечно, мне было жаль, что умер такой добрый человек, но, если честно, я недостаточно хорошо его знала, чтобы так сильно горевать, и, значит, плакала из-за чего-то еще — возможно, из-за воспоминаний об отце.

После его смерти прошло уже около четырех лет, но я до сих пор болезненно ее переживала. Каждый день я чувствовала, как мне его не хватает. Он был моим лучшим другом и единственным родным человеком. Мне было тринадцать, когда от рака умерла мама, но даже ее смерть не была для меня таким тяжелым ударом, каким стала потеря отца. Когда умерла она, у меня хватило сил ее отпустить.

Опустив боковое стекло, я с наслаждением подставила лицо тугим порывам воздуха. Освежающая прохлада помогла мне прогнать тоскливое настроение. Неожиданно я с улыбкой вспомнила, какой счастливой я была, когда после окончания колледжа получила работу во «Фриско»: сбылись мои мечты. Лишь одно отравляло мою радость — мысль, что я должна расстаться с отцом, оставить его в Бостоне. Я даже полушутя ему заявила, что он обязан переехать в Нью-Йорк.

— Джози, детка, — ответил он, — не бери в голову. Ты ведь едешь в Нью-Йорк, а не на Марс.

И я поехала. Следующие десять лет он приезжал ко мне почти каждый месяц, чтобы поддержать и помочь советом, так как мне трудно было освоиться в довольно сложной и совершенно незнакомой среде. Мы с отцом стали настоящей командой.

И так было до самой его смерти. Она оставила в моем сердце и жизни пустоту, которую не смог заполнить даже Рик, мой тогдашний бойфренд. Я рассталась с ним через неделю после похорон отца.

Неожиданно я осознала, как давно все это было. Я едва смогла вспомнить, как выглядел Рик. И мысли об отце уже редко вызывали у меня слезы. Похоже, я полностью оправилась от этого удара. Я с сожалением вздохнула. Мне показалось: чем слабее мое горе, тем больше я теряю отца.

— Папочка, — прошептала я, изо всех сил стискивая руль. — Пожалуйста, поговори со мной. Скажи, что мне делать.

А потом я догадалась. Я оплакивала не мистера Гранта и не отца. Я плакала потому, что чувствовала себя щепкой, которую подхватил и закрутил речной поток и которая не знала, как из него выбраться.

Я сидела в «Голубом дельфине» и размышляла, хочу есть или нет. Джимми, рыжеволосый бармен с круглым лицом, усыпанным веснушками, предложил мне миску с орешками, но я подумала, что мне хочется чего-то более существенного. Стакан с мартини покоился в моих ладонях — мне нравилось ощущать его тяжесть. Я сделала маленький глоток горьковатой обжигающей жидкости.

— Пожалуй, я буду рада креветкам, — сделала я заказ. — Спасибо, Джимми.

Мягко играла старая мелодия Джорджа Бенсона. Посетителей было немного. Разбившись на три группки, они разместились у полукруглого окна, выходившего на Пискатакуа[5] и Портсмутскую гавань. Их разговор сливался в невнятный гул. Дрожащий свет расставленных вдоль барной стойки свечей, словно сквозь призму, преломлялся в моем стакане. Наблюдая за игрой света, я погрузилась в размышления об убийстве.

— Вы Джози Прескотт? — вдруг раздалось у меня за спиной.

Развернувшись на табурете, я чуть не столкнулась нос к носу с упитанным коротышкой, который, казалось, только-только достиг совершеннолетия.