Обреченный - [42]

Солдат сел на корточки, придавил ботинком дергающиеся крылья, склонился с финкой над курицей и вдруг отскочил в сторону. Из-под него выскочило странное существо, обрызганное кровью, с головой, волочившейся по пыли на тонкой красной ниточке. Существо пробежало несколько метров, ударилось о забор и там притихло, медленно шевеля растопыренными лапами в воздухе.

Сержанты одновременно сняли головные уборы.

Две старухи, закрытые до самых глаз выцветшими платками, сидели на корточках у очага и чистили мелкую картошку. Рядом с ними, в такой же позе, орудовали трофейными кинжалами два солдата.

Откуда-то снова громыхнул выстрел. Спрятавшийся за дровами индюк свалился на землю, замер и стал похож на маленькую цветочную клумбу.

Где-то высоко в небе трещали "вертушки". Авианаводчик с наушником на резинке бормотал в микрофон, искоса глядя в небо, что-то объяснял пилоту.

Двое солдат вынесли во двор скелет огромной кровати с плетеными ремнями вместо пружин. Грязная и страшная старуха накрыла ее зеленой шторой и стала раскладывать лепешки, зеленый лук, в двух больших китайских термосах вынесла кислое молоко.

Брызгая кровью, у очага запрыгала еще одна обезглавленная курица.

Шелестова мутило. Аппетита не было. Куры были жесткие, как резина, и безвкусные. Их забыли посолить. Шелестов съел, сколько принял желудок, вынул из кармана спички и стал усердно ковыряться в зубах.

Вскоре, еще дожевывая, поднялся из-за стола и Лисков, кинул на стол недоеденный пучок лука, перешагнул через лавку, хлопнул по плечу Шелестова: "Пойдем на пару слов".

Он присел у очага, прикурил от головешки, протянул пачку Шелестову, хотя знал, что тот не курит.

"Развилку за мостом помнишь?"

"Помню."

"Пятачок там такой ровненький, а рядом сарай и шашлычная".

"Помню, помню, Тарас Петрович."

"Так вот, — подполковник затянулся, выдул дым себе на грудь. — Надо по быстрому туда смотаться. Проверишь дорогу, местность, заодно заглянешь в шашлычную, выполнишь маленькое поручение."

"Тарас Петрович! — Шелестов отступил на шаг и скорчил кислую физиономию. — Мне надо охранение на ночь расписать. Пошлите кого-нибудь другого, полно офицеров без дела мается!"

"Тихо! Тихо! — прервал его Лисков. — Наряды распишут сержанты. Тебе слетать туда и обратно — полчаса времени. Мы на разговоры больше потратим".

"Кроме Шелестова больше некому поручить ваши дела."

"Это боевое задание. Все, хватит воздух сотрясать, поедешь ты, и точка! Зато как вернемся, я тебя в отпуск отправлю".

"Вы мне это уже месяц обещаете".

"Ну, хватит! — громче сказал Лисков. — Слушай внимательно. Шашлычника зовут Асхаб. Скажешь ему, что тебя послал Лисков, и пусть, значит, гонит должок. Он знает, за что. Загрузишься — и сюда. На все полчаса, Шелестов. Поедешь на сто одиннадцатой броне, возьми с собой Рябцева. Усек?"

"Усек".

"Тогда валяй. На тебе еще сто баксов". — Он вынул из кармана поддельную купюру и впечатал ее во влажную ладонь Шелестова.

"Рябцев, ко мне!" — крикнул Шелестов.

"И еще! — вспомнил Лисков. — Отдай ему кораны. Скажи, это бакшиш от Лискова".

…Отражение бронетранспортера не уместилось на пыльных стеклах шашлычной, и Шелестову, чтобы увидеть свою голову, пришлось наклониться. Он снял шлемофон, кинул его в люк, причесал влажные волосы.

"Пошли со мной", — сказал он Рябцеву, спрыгнул на землю и пошел к шашлычнику, который высунулся из-за прилавка.

"Заходите, дорогие гости! — разведя руки в стороны, протянул шашлычник. — Покушайте, отдохните. Есть хорошая водка…"

Старик — не старик, с узкой лисьей мордой, востреньким носиком, заточенной книзу кудрявой бороденкой, черными кругленькими глазками с застрявшей в них ненавистью, расставлял стулья вокруг пыльного шаткого стола и думал о том, что этим молодым федералам скормит самое плохое мясо и напоит их самой дешевой водкой.

"Рюкзак взял?" — не оборачиваясь, спросил Шелестов у идущего следом Рябцева. Тот остановился, свистнул водителю, скучающему на броне. Водитель выудил из люка рюкзак командира, кинул его сержанту, но не докинул и равнодушно выслушал ругательства в свой адрес.

"Ты Асхаб?" — спросил Шелестов Хитрого Лиса.

"Зачем тебе Асхаб?" — вопросом на вопрос ответил шашлычник.

"Я от Лискова. — Шелестов поставил ногу на ступеньку, на колено — приклад автомата. — Если ты Асхаб, то гони должок. А вот тебе от него бакшиш".

Асхаб глянул на книгу, на чернильное пятно и почувствовал, как у него вспотели ладони. Чтобы скрыть свое волнение, он потянулся рукой к пиале, стоявшей рядом, и хотя чая в ней не было, пригубил ее и несколько долгих мгновений прятал за ней свои полные ненависти глаза… Это был коран его родного брата.

"Ну, так что?" — повторил Шелестов, терпеливо дожидаясь, пока шашлычник напьется воздуха. Сержант расхаживал по темной грязной кухне, рассматривал кастрюли, казаны, сваленную в засохшей мойке посуду.

«Я должен Лискову деньги, — медленно проговорил Асхаб, глядя в глаза Шелестову колко и жестоко. — А знаешь, за что? За двенадцать «калашей», три эрпэгэ и два ящика патронов калибра пять-сорок пять. Спасибо ему за это оружие. Теперь мы будем у вас, свиней, сливать кровь… Сейчас, сейчас я принесу тебе деньги…»