Обреченный - [21]

Даша и Стас, которых он неожиданно увидел в каменном городе, вызвали у него легкое удивление и желание остаться незамеченным. Он прыгнул со скалы в воду, нырнул глубоко, почти до дна. Отдышался, лежа на спине. Вялые волны едва покачивали его, майка колыхалась как от ветра и словно мочалка натирала спину.

На берегу он стянул с себя одежду, выжал ее и разложил на остывающих камнях. Под ногами что-то матово блеснуло. Он наклонился, просунул пальцы в щель между камнями, подцепил круглый металлический предмет и поднес его к глазам. Это был браслет Даши.

— Так! — сказал Шелестов ничего не означающее слово, но почему-то обрадовавшись. — Забыла! Придется догнать.

Он нацепил браслет на руку и быстро пошел в сторону Царского пляжа. Когда под его ногами зашуршал песок, солнце окончательно зашло за гору. Пляж был пуст, лишь испуганные чайки кружили над берегом. Он постоял в нерешительности, глядя на тропу, ведущую в штольню, на реликтовый лес, покрывший склоны берегов, после чего свернул в лес, сразу окунувшись в какофонию цикад. Он поднимался по дну водостока быстро, чувствуя, как высыхает на разогретом теле одежда и его окутывает мягкое тепло вечера. За полчаса он прошел реликтовый лес, миновал жилые дома и оказался на автобусной остановке.

Глава 18

Старая Крепость призрачно светилась багровыми бликами на фоне черного неба. Поток людей двигался к главным воротам, распахнутым настежь, и на барбакане, охватывающем полукольцом брусчатку маленькой площади, уже расположились торговцы глиняных и жестяных поделок, вина, картин и вышитых сорочек; их зазывные голоса отчетливо слышались на фоне многоголосого шума толпы. В тусклом свете кружились облака пыли и сигаретного дыма, вспыхивали на мгновение и исчезали попавшие в луч света ночные мотыли, малиновые огоньки курильщиков.

Боясь потерять Дашу в толпе, Стас крепко держал ее за руку. Сразу за главными воротами Крепости, у внутренней стены, слепил глаза белый квадрат сцены, залитой ярким светом. Вокруг нее толпились зрители, хлопали в ладоши, смеялись, свистели. Красавицы в ярких костюмах кружились в неистовом танце под виртуозные трели флейт и стоны скрипок, а когда танец закончился, затеяли новый — сложный, медленный, с фигурами и символическими движениями.

Народ все прибывал; поток людей, миновав главные ворота, сразу делился на два рукава: один уходил в сторону, к сцене, и обвивал ее кольцами, а другой — к освещенным цветными огнями торговым рядам, бочкам с вином и мангалам.

Стаса и Дашу все ближе теснили к сцене, на нее все чаще поднимались новые зрители, тут же случай делил их на пары, и они с поклоном, плечо к плечу, вплывали в живой коридор, потом кружились и целовались. Стас не заметил, как очутился у деревянной стремянки, ведущей на сцену, и, увлекаемый потоком людей, пошел по ней, не выпуская руки Даши. Она, ничуть не противясь этому, пошла за ним, волнуясь, глядя счастливыми глазами на пеструю круговерть, в которую ей суждено было сейчас окунуться. Они не видели уже ни крепостных стен, ни сотен лиц, ни аплодирующие руки, лишь только танцующих да живой коридор. Поклонившись, они нырнули в него, прошли мимо строя кофточек, сарафанов, обтянутых купальниками бюстов, загорелых лоснящихся торсов и вышли на свет. Даша первая опустилась на колени. Они взглянули друг другу в глаза. Даша улыбалась, слегка прищуривалась, склонив голову набок, будто хотела сказать: "Не робей!", и он спокойно, исполняя лишь обязанность напарника по танцу, трижды поцеловал ее; они встали, снова закружились, идя на второй круг и превращаясь в звено живого коридора.

К этим чистым поцелуям с их пьянящей необязательностью и легкостью, на сцену хлынула толпа. Пары заполнили все свободное пространство. Те, кто прошел круг, два или три, не хотели покидать сцену. Они без устали сплетали руками живой коридор, проходили через него, кружились, становились на колени, и так до бесконечности, до одури, если, конечно, от этого могло стать дурно. На сцене теснились и толкались, не причиняя друг другу неудобств, знакомые и незнакомые юноши и девушки, люди более взрослые, где были жены и мужья, матери и отцы, встречались бойкие, загорелые до черноты бабульки и лысые седобровые старцы; мельтешили, путаясь под ногами, малолетние девчушки, которые мальчиков еще не признавали, а пацаны, которых еще не признавали, скакали в толпе по одиночке, переползали живой коридор на животе, кувыркались, всем мешая, но не вызывая ни у кого раздражения. На переполненной стремянке все еще пытались пробиться на сцену сотни желающих влиться в хоровод счастливчиков, но сцена больше не могла вместить людей, самые увлеченные и неосторожные сваливались с нее на руки ликующих зрителей, но сразу же, как незаконно лишенные своего блага, пытались вернуться на белый квадрат, в этот импровизированный, пришедший из средневековья рай. И тогда танцовщица, затеявшая этот танец, устремилась к стремянке. "Дорогу! Дорогу!" — кричала она, и ее слушались. Страждущие как горох посыпались с лесенки, сразу догадавшись, что нужно делать: хватались за руки, вытягиваясь в цепочку. Долговязого взяла за руку маленькая девочка в синей юбке и розовой майке; ее — бритый наголо атлет, голый по пояс, с крупной цепочкой на шее; за ним двое разнополых хиппи в рваных джинсах, с кожаными шнурками на головах; полная мулатка с пышной шевелюрой черных завитушек; пожилая тетка в спортивных брюках и белой майке с надписью "adidas"; длинноволосый странник со своим вечно пустым холщовым мешком на плече; высокий и сухощавый мужчина в сандалиях на красных носках, голубой рубашке с галстуком и в белой кепке; коренастый солдат в пятнистой куртке, под погоном которой была просунута смятая кепи; снова полная тетечка; за ней бежал Стас; его за руку держала Даша…