Образы детства - [121]

То, что Шарлотта Йордан, обычно сверх меры опекавшая своих детей, отправила их одних, хоть и в сопровождении родственников, так сказать, в неизвестность, почти не иашло отражения в семейной истории, которую годами вертели так и этак и давно превратили в легенду. И однако— будь тогда все в порядке и с людьми и с обстоятельствами, но, увы. чего не было, того не было — стоило бы куда больше удивиться этому кардинальному решению мамы, нежели тому факту, что населению было по радиотрансляции предложено оставить город. Ехать, конечно, оказалось не на чем. Сцены, которые разыгрывались па вокзале, пусть описывают их очевидцы и участники. Вечером того же дня, 29 января 1945 года, последний переполненный эшелон с беженцами возле Фитца обстреляли передовые танковые части советских войск, обошедшие город с юга; состав загорелся.

Вся родня, развеянная меж тем ветрами, поредевшая и перессорившаяся по причинам личного и политического характера, единодушна в одном: вовремя уехать они сумели исключительно благодаря присутствию духа и расторопности зятя, Альфонса Радде. После телефонных разговоров, состоявшихся еще затемно, на рассвете, он около девяти подогнал к йордановскому дому крытый грузовик фирмы «Отто Бонзак. Зерно еn gros[96]», чтобы, как говорят профессионалы, «загрузить» своего тестя Германа Менцеля, тещу Августу, свояченицу Шарлотту Йордан и двух ее детей— Нелли и Лутца.

Это был его звездный час. Альфонс Радде, который всю жизнь домогался от жениной родни уважительного отношения, стал теперь опорой и надежей беззащитных женщин и детей. Все шло по плану. Вещи Йорданов погрузили а машину; чемоданы, ящики, тугие мешки с постелями, картонные коробки с консервами из йордановских запасов и даже кадочку масла; по истечении суровой зимы оно, конечно, не сумело противостоять порче, но, даже прогорклое или перетопленное, питало семью и являло собою желанный предмет обмена.

С родным краем без слез не расстаются. Шарлотта держала себя в кулаке. Вероятно, ее душевные силы целиком сосредоточились на решении, которое начало зреть в ней, когда она укладывала пожитки. Плакать ей было недосуг. А Нелли и вовсе не думала реветь «при всем честном народе».

А вот «усишкина» бабуля плакала. Робко плакала, украдкой. Не то что тетушки: разведенная Трудхен Фенске, Ольга Дунст, муж которой «дал тягу» с госпожой Люде. Лисбет Радде — все они сидят в полутемном фургоне (не хватает лишь тети Люции, она слезла с машины и помогает грузить вещи), поливая легкими обильными слезами каждую новую остановку, каждое новое npoщание.

Сегодня — у нас 31 августа 1974 года, — в тридцать пятую годовщину гитлеровского приказа, которым была развязана вторая мировая война, газеты опубликовали приличествующие этой дате комментарии. Никакой новой войны нигде в мире, кажется, не началось.

Хотя враждующие стороны на Ближнем Востоке продолжают вооружаться; хотя десятки тысяч киприотов страдают от последствий одной из тех «ограниченных войн», что нынче вошли в моду (среди них старуха гречанка, она плакала на экране, и ее слезы напомнили тебе слезы твоей бабушки): хотя во Вьетнаме воюют, а в Чили пытают, — самые большие несчастья этого дня суть железнодорожная авария на вокзале югославского города Загреба и катастрофическое наводнение в Бангладеш.

Нынешний день, как и всякий, образует вершину временного треугольника, две стороны которого ведут к двум другим вершинам — к великому множеству других дат. 31 августа 1939 года: с раннего утра ведется ответный огонь. 29 января 1945 года: девочку по имени Нелли, неповоротливую и неуклюжую в платьях и пальто, надетых одно поверх другого, в два-три слоя (исторически-неповоротливую, если это хоть что-ни- будь говорит), подсаживают на грузовик, чтобы увезти прочь от родных пенатов, так глубоко связанных с немецкой литературой и немецким духом.

Сегодня, этим жарким днем, когда сквозь открытую дверь балкона доносится шелест тополевых листьев, далекий лай собак и шум мотоциклетного мотора. Сегодня, когда — редкая удача-даже самые незначительные мелочи только усиливают ощущение жизни: еда, вино к обеду, несколько страниц книги, кошка, бой часов в комнате, где X. сидит над своими картинами, солнечные блики на нисьменном столе. Послеобеденный сон и смутные грезы. Прочитанное стихотворение, гласящее: «Про-стосердечья спутников страшись». А главное — пять часов над этими страницами, прочная первооснова каждого дня, жизнь, реальнейшая из реальных. Без них всё: еда, питье, любовь, сон н грезы — с безумной, устрашающей поспешностью потеряет реальность. Правильно, так и должно быть. Сегодня тебе ничего не стоит вызвать в памяти тот студеный январский день.

Итак, машина вот-вот отъедет — быстрей, быстрей, шевелитесь, поздно уже. Нелли из кузова протягивает руку маме: мол, давай помогу. Но та вдруг отступает назад, качает головой: Я не могу. Я остаюсь. Нельзя же все бросить на произвол судьбы.

В машине зашумели, загалдели, принялись увещевать, даже заплакали— бабушка, тетки! — Нелли в этом гвалте не участвовала. Ведь происходило нечто невероятное. Затем последовал короткий диалог между Шарлоттой и тетей Люцией, в результате чего дети были переданы под особое покровительство тети Люции — разумный выбор! — в свою очередь, Шарлотта обещала позаботиться о своем брате, муже тети Люции, дяде Вальтере, который «держал позицию» у себя на предприятии, на машиностроительном заводе «Аншюц и Драйсиг». И вот грузовик тронулся: Альфонс Радде, справедливо негодуя, решил не ждать больше ни минуты. Кто не хочет ехать, пусть остается. Из кузова грянул истошный рев и мало-помалу затих, поскольку Шарлотта скоро пропала из поля зрения отъезжающих. Дом Нелли пока еще видела, знакомые окна родных комнат, красные буквы над витринами- Бруно Йордан — Продукты —Деликатесы. Последним скрылся из виду тополь.