Образ жизни - [4]
Шмутц (раздражённо). Ты что, командир, до ночи держать меня будешь?
Хладобойников (поднимает, наконец, голову и подозрительно смотрит на Шмутца, настороженно тянет носом воздух). Э, да ты, братец, пьян…
Шмутц (возмущённо). Кто пьян? Я пьян?
Хладобойников. Ну не я же…
Шмутц (настойчиво). А кто?
Хладобойников. Если не я, то, стало быть, ты.
Шмутц. Я?
Дерябин (укоризненно качает головой). Эко, братец, тебя штормит…
За кулисами звук тормозов автомобиля. Появляется Бобров.
Шмутц (Боброву). Где тебя носит? Иди скорей сюда. Тут вот лейтенант говорит, что я…
Бобров (строго). В чём дело, ребята?
Хладобойников (насмешливо). Да, собственно, ни в чём. Ваш приятель вдребезги пьян, только и всего.
Бобров (оглянувшись по сторонам и оценив ситуацию, миролюбиво). Ладно вам, мужики. Давайте разойдёмся по–хорошему. Ничего не надо писать, никаких экспертиз не потребуется. Он уже давно понял свою ошибку и больше никогда в жизни не будет. Сколько нужно денег, мы заплотим и тихо уедем…
Хладобойников. Э, нет, так дело не пойдёт. Тут вам не шуточки…
Бобров (заговорщически понизив голос). Мы не шутим, товарищ лейтенант. Мы — серьёзно… Мы с Владькой — нормальные пацаны…
Хладобойников (задумчиво). Ну, если серьёзно… (Вдруг.) А ну–ка, Владислав… мм… (заглядывает в документы Шмутца) Алексеевич, айда на экспертизу!
Шмутц. Куда?
Хладобойников (весело). В дурдом!
Шмутц (растерянно). А по–почему… почему в дурдом?
Хладобойников. А сейчас всех туда возят.
Шмутц (тупо). Куда–куда?
Хладобойников (картинно отворачивается, машет рукой, показывая, что от Шмутца разит перегаром). О–о–о…
Бобров. Да зачем нам экспертиза?
Шмутц (возмущённо). Не поеду я. Чего ради? Я что же, по–вашему, шиз?
Бобров (отвернувшись от лейтенанта, скосив рот в сторону приятеля, тихо). Давай, давай, поартачься ещё немного, а я махну в психушку, подготовлю почву.
Шмутц. Чего?
Бобров (сердито и громко, косясь на Хладобойникова). Да ничего! Бросаю я тебя, дурака.
Шмутц. Как же так? Ты чего это, а? Куда это ты, Серёга?
Бобров (сквозь зубы). Па–ашшёл ты… (Уходит.)
Психдиспансер.
В кабинете сидит доктор Мокин. На нём мятый засаленный халат.
Вбегает Бобров.
Бобров (громко). Кто у вас тут занимается экспертизой водителей?
Мокин. Ну я..
Бобров (взволнованно). Ты фельдшер?
Мокин. Вам–то какое дело?
Бобров (проникновенно). Слушай, друг: сейчас тебе привезут одного чудака… Ну, выпил человек немного, сам понимаешь… Так ты сделай так, чтоб твои приборы ничего не показали. Уж мы в долгу не останемся…
Мокин (возмущённо). Да вы что? Мне ж, если что, башку снимут, с работы прогонят, ещё, чего доброго, дело сошьют…
Бобров (со значением смотрит на Мокина). Вот оно как?.. (С угрозой.) Тогда имей в виду, братан: этот человек — личный шофёр самого Павла Яковлевича… Понял? И если с водилой случится неприятность — с тебя потом башку два раза снимут. И заставят ею в футбол играть. Понял?
Мокин. Пугаете?
Бобров. По–хорошему предупреждаю…
Мокин. А мне бояться нечего! Моя совесть чиста!
Бобров. Совесть–то чиста, а вот подштанники потом не отстираешь никогда, земеля. Понял?
Мокин. Да как вы смеете?
Бобров (с угрозой). Я? Да я… да ты… (Вдруг меняет тон.) Ну, войди в наше положение, друган! Будь человеком. Ну, распили пузырь «Кремлёвской»… Ну, ладно, правду — так правду: ну, три распили… литровых… На природе, то, сё, шашлычки, девочки… Сам понимаешь… Девчонок оставили, а сами — в город, потому что выпивка кончилась. А тут — эти волки на перекрёстке, у самой заставы, на въезде в город. Им лишь бы примотаться, лишь бы с нас капусту срубить… А Владька… ну, дружок мой… в бутылку полез. «Нет, говорит, совесть моя чиста, я не пьян». А у самого выхлоп — на километр… А менты нам: «Давайте, — говорят, — сто баксов, и разойдёмся по–хорошему. А нет — так составим протокол и отправим вас в дурдом, на экспертизу…»
Мокин (угрюмо). Ну, правильно. К нам сейчас всех возят…
Бобров. Во–во. Понимаешь, не хотелось опускаться до вульгарной взятки… Пошли на принцип. Глупо, конечно… Но и ты пойми: надоело! Хапуги, взяточники! Сколько можно?.. Что теперь делать, ума не приложу.
За кулисами слышно, что подъехал автомобиль.
Они! (Приложив ладонь к груди.) Братан! По гроб жизни!.. Сто баксов… или даже больше… как скажешь… Выручи!
Входят Хладобойников и Дерябин,
за ними настороженно заглядывает в кабинет Шмутц.
Хладобойников (Шмутцу). Входи, входи, чего остановился?
Шмутц входит в кабинет пошатываясь, но изо всех сил старается казаться трезвым.
(Мокину.) Мы всё по тому же поводу, что и утром…
Мокин. Это ясно и так…
Хладобойников (Боброву, подозрительно). А ты как тут оказался?
Бобров. Сами же сказали: «Айда в дурдом»… (Незаметно подмигивает Шмутцу.)
Хладобойников (не слушая Боброва, Мокину). Для начала нам бы в трубочку…
Мокин (прикидывается непонимающим). Что «в трубочку». Анализ мочи?
Хладобойников (терпеливо). Это нарушитель. Был за рулём в нетрезвом состоянии.
Мокин (прикидывается). А когда вышел?
Хладобойников. Куда вышел? Кто вышел?
Мокин. Ну… из машины?
Хладобойников (не понимает). И что?
Мокин. Стал трезвым?
Хладобойников. Проверить надо…
Мокин. Конечно, конечно… (Не спеша лезет в шкаф, достаёт оттуда стеклянную пробирку, подносит её Шмутцу.) Дуйте!
О сафари в Сахаре, верблюдах, бедуинах и звёздном небе.
Его называют непревзойденным мелодистом, Великим Романтиком эры биг-бита. Даже его имя звучит романтично: Северин Краевский… Наверно, оно хорошо подошло бы какому-нибудь исследователю-полярнику или, скажем, поэту, воспевающему суровое величие Севера, или певцу одухотворенной красоты Балтики. Для миллионов поляков Северин Краевский- символ польской эстрады. Но когда его называют "легендой", он возражает: "Я ещё не произнёс последнего слова и не нуждаюсь в дифирамбах".— Северин — гений, — сказала о нем Марыля Родович. — Это незаурядная личность, у него нет последователей.
Внимательный читатель при некоторой работе ума будет сторицей вознагражден интереснейшими наблюдениями автора о правде жизни, о правде любви, о зове природы и о неоднозначности человеческой натуры. А еще о том, о чем не говорят в приличном обществе, но о том, что это всё-таки есть… Есть сплошь и рядом. А вот опускаемся ли мы при этом до свинства или остаемся все же людьми — каждый решает сам. И не все — только черное и белое. И больше вопросов, чем ответов. И нешуточные страсти, и боль разлуки и страдания от безвыходности и … резать по живому… Это написано не по учебникам и наивным детским книжкам о любви.
С первого взгляда — обыкновенные слова, повествующие о тяжёлой жизни и работе врачей в России."…любимая песенка: хоть раз выспаться как следует…". Невысокий основной оклад, заставляющий подрабатывать по ночам на скорой.Обыкновенный рассказ, рисующий обыкновенную жизнь, и обыкновенные смерти (хотя может ли быть смерть обыкновенной?). Обыкновенные слёзы и переживания близких. Обыкновенное совпадения, подтверждающее, что мир тесен. Даже мистика скорее обыкновенная, нежели какая-то особенная.Как хорошая хозяйка (простите меня за это сравнение) готовит необычайно вкусные салаты из обыкновенных продуктов, так и Алексей Петров создаёт из обычных ингредиентов замечательный рассказ.Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,Артем Мочалов (ТоМ)
На даче вдруг упал и умер пожилой человек. Только что спорил с соседом о том, надо ли было вводить войска в Чечню и в Афганистан или не надо. Доказывал, что надо. Мужик он деревенский, честный, переживал, что разваливается страна и армия.Почему облако?История и политика — это облако, которое сегодня есть, завтра его уже не видно, растаяло, и что было на самом деле, никтоне знает. Второй раз упоминается облако, когда главный герой говорит, что надо навести порядок в стране, и жизнь будет "как это облако над головой".Кто виноват в том, что он умер? Покойный словно наказан за свои ошибки, за излишнюю "кровожадность" и разговорчивость.Собеседники в начале рассказа говорят: война уже давно идёт и касается каждого из нас, только не каждый это понимает…
В рассказе нет ни одной логической нестыковки, стилистической ошибки, тривиальности темы, схематичности персонажей или примитивности сюжетных ходов. Не обнаружено ни скомканного финала, ни отсутствия морали, ни оторванности от реальной жизни. Зато есть искренность автора, тонкий юмор и жизненный сюжет.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта пьеса, созданная «в четыре руки» двумя авторами, — одна из самых успешных французских комедий за последние 25 лет. Написанная в самом начале 90-х, комедия сыграна тысячи раз в различных театрах, а одна из последних постановок, в театре Fontaine, была удостоена в 2011 году высшей театральной награды Франции, премии Мольера, как лучший комедийный спектакль.«Чай с мятой или с лимоном» — образцовый пример «театра в театре». Сначала мы видим труппу, репетирующую за несколько дней до премьеры бульварную пьесы из эпохи конца 19 века, с джентльменом-грабителем, собирающимся обокрасть аристократическое семейство.
Преуспевающий парижский адвокат Ален Крамер просыпается на диване в своей гостиной совершенно голый рядом со своим помощником… Ни тот ни другой не могут понять, что случилось и как они здесь оказались: конкуренты? черная магия? вудуизм? На беду, их застает жена Крамера, и тому приходится придумывать все более невероятные отговорки, чтобы сохранить брак. В пьесе, ставшей сенсацией прошлого театрального сезона в Париже (премьера сентября 2014 года в театре Мадлен), соединяются родовые черты водевиля и комедии положений с театром абсурда.
Одесский драматург под кабинетом врача-целителя, обещающего избавить всех от всех недугов, собирает очередь страждущих — целую галерею современных социальных типажей: тут тебе и бизнесмен, и налоговый инспектор, и журналистка, и артист, и судья. В помещение заходят рекламные агенты, пожарные, музыканты и даже работники санэпидемстанции — более тридцати персонажей, которых исполнили двадцать два актера. Весь этот ряд довольно точных социальных портретов драматург свел к сюжету христианского мифа: когда после долгого и изнурительного ожидания все-таки появляется Спаситель — врач, лишенный права на медицинскую практику, но способный исцелять и даже воскрешать, — люди, естественно, предают его.
Двое людей, Он и Она, встречаются через равные промежутки времени, любят друг друга. Но расстаться со своими прежними семьями не могут, или не хотят. Перед нами проходят 30 лет их жизни и редких встреч в разных городах и странах. И именно этот срез, тридцатилетний срез жизни нашей страны, стань он предметом исследования драматурга и режиссера, мог бы вытянуть пьесу на самый высокий уровень.