Обратная сторона тарелки - [25]
— Позор! Срам! Мы — центр пропаганды и идеологии… Незапятнанная, добытая десятилетиями самоотверженного труда репутация! Легендарное советское прошлое! Полувековая история! Барахольщица, тряпошница, журнашлюшка! Из-за вонючей шмотки унизить, оболгать, растоптать человека — вот оно, ваше новое циничное поколение! Будьте вы прокляты!
Он был великолепен, актёром бы ему в театре работать. А Янку в редакции долго называли «наш Гудини» и просили изобразить фокус.
— Я их в трёх водах! — продавец всё совал руки желающим. Толпа рассосалась, осталась одна Янка. Фу, не узнал.
— Беру! — сказала она и шире растопырила пакет. — И молоко, и творог, и масло. И знаете что? Устройте мне экскурсию в деревню, а? Я давно хочу в деревню перебраться, домик присматриваю. Свои овощи, молочко…
Она врала, смело и честно смотрела в чужие глаза. Отличный материал для газеты получится.
В субботу Янка помогала грузиться Геннадию (его имя было указано в бейджике). Половина молочки снова не распродалась. Гена с укором вздыхал:
— Опять свиньям вылью золотое своё молочко. Э-эх, граждане-товарищи! Пейте-ешьте свою пластмассу, от натурального-то отвыкли. Коровой ей, видите ли, молоко пахнет. А чем оно должно пахнуть, французским кремом?!
Янка неделю назад ему бы не поверила. Но, ежедневно завтракая Гениным творожком: вкуснейшим, нежным, скрипучим, похожим на мягкие рассыпчатые лунные камешки — была с ним согласна. Поискала Генину «ниву» на стоянке:
— Какого она у вас цвета?
— Грязного, — простодушно откликнулся Гена. — В деревне у всех цвет автомобиля один: грязный.
Всю дорогу, перекрикивая шум двигателя, рассказывал про свои беды. Дали кредит — чем больше платишь — тем больше должен. Как будто у банка два кармана: один явный, а другой хитрый, потайной. (Намекает?). Дали землю, неудобье — сухая, утрамбованная, звонкая глина. Гена завёл мотоблок — тот запрыгал, как сноровистый необъезженный мустанг.
Но главная-то беда крылась там, откуда не ждал: чудовищная продовольственная неграмотность, косность и инертность населения. Шарахаются как от чумного, от Гены с его молоком. А всё из-за конкурента, монополиста этого. Маслозавода.
— Я ведь эксперимент проводил. Запасся термосами с чаем, с супом. Спрятался с видеокамерой напротив ворот маслозавода в кустах — и снимал двое суток.
И что? И ничего! В смысле, ни одного молоковоза в заводские ворота в это время не въехало! Мистика, детектив, цирк дю Солей. Ап — и молоко из ничего, из пустоты! Зато с чёрного хода железнодорожная ветка у них вечно забита вагонами. Даже ночью при прожекторах не прекращается разгрузочная суета.
— Это ты молодая, не помнишь, — перекрикивал ревущий мотор Гена. — А в советское время к маслозаводу цистерны с надписью «молоко» тянулись из района вереницей. Целыми днями туда-сюда, туда-сюда. Их молочными такси прозвали.
Потом наступила перестройка, иссякли молочные реки. На маслозаводе, чтобы хоть чем-то занять людей, открыли цеха по пошиву фуфаек (это Янка помнила, сама про это писала).
Коров сдавали на мясокомбинат. Оттуда сутками неслось утробное мычанье, как будто объявили войну — и требовалось животину экстренно уничтожить, чтобы не досталась врагу. А потом и мясокомбинат закрылся: кончились коровы.
Коровы кончились — а чудеса начались. Ап — и в магазинах ниоткуда появилось сто видов молочки, полки ломятся.
— А как же эксперимент? — напомнила заинтригованная Янка. — Он имел продолжение?
Имел, а как же. Гена не ленился, ходил по всем городским магазинам и читал упаковки свежей молочной всякой всячины местного производства. Дата выпуска была чётко датирована теми днями, в которые на завод не въехало ни одной цистерны с молоком!
Для чистоты эксперимента Гена запасся уже четырьмя термосами, чтобы разбить палатку и пересидеть в кустах неделю. Но из ворот маслозавода вышли охранники, конфисковали палатку и видеокамеру. И недвусмысленно намекнули Гене, что если его тощую задницу ещё раз в кустах увидят — на угольках Гениного хозяйства самолично изжарят шашлыки. Из Гениных же коров и коз.
— Обратились бы в надзорные органы… — подсказала Янка.
— Обращался! — горестно крикнул Гена. — Сразу после обращения-то охранники меня вдруг и обнаружили! И в редакцию ходил… Та-а, мутная история. Еле ноги унёс, в воровстве обвинили, представляешь?! Заговор какой-то.
«Всё равно редакция бы не помогла, — думала, отвернувшись, Янка. — Маслозавод у нас — главный рекламодатель».
Дом у Гены был старый, чёрный, с неприветливыми, по-северному высоко вырубленными оконцами. «Зато тепло». Под крышей белела спутниковая тарелка. Окружён неказистыми сарайками, пристройками, навесами, загонами. Всё сколочено из заплат: тут доски, тут ржавая рабица, тут куски железа и ДСП. «Зато прочно».
Загоны молчат, но оттуда тянет тёплым, добрым, доверчивым живым духом. Снег вокруг утоптан, тёмен, кое-где пронзён янтарными дырками. Там клочок сена, там козьи горошки, как рассыпанный изюм.
Внутри дом умилил Янку стерильной, больничной чистотой. У большой, ещё горячей печи на провисших верёвках висели марли, белые и цветные чистые тряпки. На плите, на кирпичах прожаривались подойники. Пахло кислым, сладковатым, молочным, детским.
Сын всегда – отрезанный ломоть. Дочку растишь для себя, а сына – для двух чужих женщин. Для жены и её мамочки. Обидно и больно. «Я всегда свысока взирала на чужие свекровье-невесткины свары: фу, как мелочно, неумно, некрасиво! Зрелая, пожившая, опытная женщина не может найти общий язык с зелёной девчонкой. Связался чёрт с младенцем! С жалостью косилась на уныло покорившихся, смиренных свекрух: дескать, раз сын выбрал, что уж теперь вмешиваться… С превосходством думала: у меня-то всё будет по-другому, легко, приятно и просто.
Не дай Бог оказаться человеку в яме. В яме одиночества и отчаяния, неизлечимой болезни, пьяного забытья. Или в прямом смысле: в яме-тайнике серийного психопата-убийцы.
Иногда они возвращаются. Не иногда, а всегда: бумеранги, безжалостно и бездумно запущенные нами в молодости. Как правило, мы бросали их в самых близких любимых людей.Как больно! Так же было больно тем, в кого мы целились: с умыслом или без.
И уже в затылок дышали, огрызались, плели интриги, лезли друг у друга по головам такие же стареющие, страшащиеся забвения звёзды. То есть для виду, на камеру-то, они сюсюкали, лизались, называли друг друга уменьшительно-ласкательно, и демонстрировали нежнейшую дружбу и разные прочие обнимашечки и чмоки-чмоки. А на самом деле, выдайся возможность, с наслаждением бы набросились и перекусали друг друга, как змеи в серпентарии. Но что есть мирская слава? Тысячи гниющих, без пяти минут мертвецов бьют в ладоши и возвеличивают другого гниющего, без пяти минут мертвеца.
Невыдуманные рассказы о девочках, девушках, женщинах. Одна история даже с криминальным налётом.
«Главврач провела смущённую Аню по кабинетам и палатам. Представила везде, как очень важную персону: – Практикантка, будущий врач – а пока наша новая санитарочка! Прошу любить и жаловать!..».
Внимание: данный сборник рецептов чуть более чем полностью насыщен оголтелым мужским шовинизмом, нетолерантностью и вредным чревоугодием.
Автор книги – врач-терапевт, родившийся в Баку и работавший в Азербайджане, Татарстане, Израиле и, наконец, в Штатах, где и трудится по сей день. Жизнь врача повседневно испытывала на прочность и требовала разрядки в виде путешествий, художественной фотографии, занятий живописью, охоты, рыбалки и пр., а все увиденное и пережитое складывалось в короткие рассказы и миниатюры о больницах, врачах и их пациентах, а также о разных городах и странах, о службе в израильской армии, о джазе, любви, кулинарии и вообще обо всем на свете.
Захватывающие, почти детективные сюжеты трех маленьких, но емких по содержанию романов до конца, до последней строчки держат читателя в напряжении. Эти романы по жанру исторические, но история, придавая повествованию некую достоверность, служит лишь фоном для искусно сплетенной интриги. Герои Лажесс — люди мужественные и обаятельные, и следить за развитием их характеров, противоречивых и не лишенных недостатков, не только любопытно, но и поучительно.
В романе автор изобразил начало нового века с его сплетением событий, смыслов, мировоззрений и с утверждением новых порядков, противных человеческой натуре. Всесильный и переменчивый океан становится частью судеб людей и олицетворяет беспощадную и в то же время живительную стихию, перед которой рассыпаются амбиции человечества, словно песчаные замки, – стихию, которая служит напоминанием о подлинной природе вещей и происхождении человека. Древние легенды непокорных племен оживают на страницах книги, и мы видим, куда ведет путь сопротивления, а куда – всеобщий страх. Вне зависимости от того, в какой стране находятся герои, каждый из них должен сделать свой собственный выбор в условиях, когда реальность искажена, а истина сокрыта, – но при этом везде они встречают людей сильных духом и готовых прийти на помощь в час нужды. Главный герой, врач и вечный искатель, дерзает побороть неизлечимую болезнь – во имя любви.
Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.
Люси Даймонд – автор бестселлеров Sunday Times. «Кое-что по секрету» – история о семейных тайнах, скандалах, любви и преданности. Секреты вскрываются один за другим, поэтому семье Мортимеров придется принять ряд непростых решений. Это лето навсегда изменит их жизнь. Семейная история, которая заставит вас смеяться, негодовать, сочувствовать героям. Фрэнки Карлайл едет в Йоркшир, чтобы познакомиться со своим биологическим отцом. Девушка и не подозревала, что выбрала для этого самый неудачный день – пятидесятилетний юбилей его свадьбы.