Обратная сторона тарелки - [16]
Я попробовала ощутить себя в коже «транса». Наверно, всё-таки первичные и вторичные половые признаки — это верхушка айсберга, жалкий процент внешнего отличия, который вполне можно исправить. 99 процентов — это то, кем ты себя ощущаешь на самом деле: мужчиной или женщиной. Именно психологически мужчина и женщины далеки друг от друга, как планеты.
Ну, дальше подростковые и юные года — самые ненаблюдательные и эгоистичные. Главный объект — это ты сама, Твоё Величество Пуп Земли, Центр Вселенной: со своими влюблённостями, щенячьими восторгами и Всемирными слёзными потопами, страданиями и расставаниями, милыми девичьими секретиками…
И вот как-то в кругу подружек одна из нас с округлившимися глазами рассказывает историю. Как поссорилась с парнем и в полночь вывалилась с наспех собранным чемоданом (они снимали комнату на двоих) на улицу.
Решила поехать к тётке, поймала такси. Таксистка — женщина, вся в скрипучей коже. Голос низкий и чувственный, стрижка короткая, модерновая. Красиво, по-киношному рулит одной рукой. Другой подносит ко рту сигарету, затягивается и стряхивает в окошко пепел от сигареты. Глаза длинные и на висках, лицо голубое от уличных фонарей — не женщина, а Аэлита!
А у подружки кукольная внешность: не нынешней ломкой китайской Барби, а добротной русской пятирублёвой Алёнки или Катюши. Румяные дутые целлулоидные щёки, толстые пшеничные косы, в косах пластмассовые незабудки в цвет глаз. Таксистка едет, искоса посматривает и слушает Алёнкину-Катюшину горючую исповедь о парне-негодяе. И участливо говорит:
— Чего тебе среди ночи тётку тревожить? Покатайся со мной. Мне веселей, и у тебя быстрей ночь пройдёт.
А потом Аэлита вдруг говорит, что они как раз проезжают мимо её квартиры, и она приглашает Алёнку-Катюшу на чашечку кофе.
Алёнке-Катюше лестно познакомиться с такой инопланетной женщиной, да и девушка она деревенская, практичная: иметь по тем временам знакомого таксиста — это здорово («круто», «в кайф» — сказали бы нынче)!
Кофе её так и не угостили, да и готовить его было не на чём: квартира была явно не жилая. Ни плиты, ни стола, ни шкафа. Только в комнате у стены разложенный диван-книжка и стул рядом — сбрасывать одежду.
— Какая ты приятная, — чисто по-дружески обнимая Алёнку-Катюшу, говорит таксистка и целует её в целлулоидную щёку, а потом соскальзывает к губам и проникает трепещущим и скользким, как рыбка языком, в её ротик. Ошеломлённая, онемевшая Алёнка-Катюша не пикнула, когда её раздевали и вели к дивану.
Она даже не успела испугаться. Больше всего её поразило, что — представьте, девчонки! — у таксистки обнаружилась крошечная, как у ребёнка, пиписка. Ею та филигранно проникла в Алёнку-Катюшу и довела дело до победного конца. До своего, естественно, потому что Алёнка-Катюша ничего не чувствовала, а лежала с вытаращенными глазами — хорошо, в темноте не видно.
Потом Аэлита ласково её обняла и поцеловала, спросила, понравилось ли ей. Потом они оделись и вышли к машине, и Аэлита, как ни в чём не бывало, отвезла её в конечный пункт назначения.
— И всё?
— Всё. То есть нет, — Алёнка-Катюша потупляет незабудковые глазки. — Мы ещё два раза были с Аэлитой на той «явочной» квартире. Она меня как бы нечаянно встречала у подъезда и приглашала. И каждый раз была необыкновенна предупредительна и нежна, осыпала комплиментами, какая я милая, приятная, женственная.
Она присматривалась к Алёнке-Катюше, а та прислушивалась к себе: не дрогнет ли что, не потянется ли навстречу. Не дрогнуло, не потянулось.
И чуткая Аэлита это почувствовала. А зачем ей деревяшка в постели, у которой пустенькое девичье любопытство, желание похвастаться перед ахающими подружками: «У вас-то такой экзотики не было!»
Аэлита увидела Алёнку-Катюшу насквозь и удалила её из своей жизни. Резко, как аппендикс. Одним разочарованием больше, одним меньше. Тогда же не было гей-клубов. Приходилось действовать опасным (по тем временам, да и по нынешним) методом проб и ошибок: на ощупь, наобум, вслепую. Жизнь научила Аэлиту философски относиться к неудачам и проколам. Толерантно, сказали бы сегодня.
Шла середина восьмидесятых. Совсем скоро секс-меньшинства громко заявят о себе, замелькают на экранах, а улицы расцветят радужные флажки… И однажды мне позвонит Алёнка-Катюша и задыхаясь, возбуждённо крикнет в трубку, что только что по телевизору на музыкальном развлекательном канале видела Аэлиту. Нет, нет, она не обозналась, ошибки быть не могло.
Восхитительно шоколадная, в кубиках, грудастая Аэлита на белом островном песке, в набегающей океанской волне возлежала с ленивой голубоглазой белокурой девушкой. Им прислуживал мулат. Подавал бокалы с тропическим коктейлем, с нанизанными на стеклянные края ломтиками истекающих соком фруктов…
Алёнка-Катюша ещё посмотрела, как влюблённая парочка катается на яхте и ловит тунца. И вечером под пальмами и разноцветными гирляндами ест свежеприготовленного тунца и, увитая венками из лотоса, танцует тягучее танго… Выключила телевизор и пошла жарить на кухню минтай: скоро муж придёт с завода. И проветривать кухню: запах от жарящейся рыбы стоял убойный.
Сын всегда – отрезанный ломоть. Дочку растишь для себя, а сына – для двух чужих женщин. Для жены и её мамочки. Обидно и больно. «Я всегда свысока взирала на чужие свекровье-невесткины свары: фу, как мелочно, неумно, некрасиво! Зрелая, пожившая, опытная женщина не может найти общий язык с зелёной девчонкой. Связался чёрт с младенцем! С жалостью косилась на уныло покорившихся, смиренных свекрух: дескать, раз сын выбрал, что уж теперь вмешиваться… С превосходством думала: у меня-то всё будет по-другому, легко, приятно и просто.
Не дай Бог оказаться человеку в яме. В яме одиночества и отчаяния, неизлечимой болезни, пьяного забытья. Или в прямом смысле: в яме-тайнике серийного психопата-убийцы.
Иногда они возвращаются. Не иногда, а всегда: бумеранги, безжалостно и бездумно запущенные нами в молодости. Как правило, мы бросали их в самых близких любимых людей.Как больно! Так же было больно тем, в кого мы целились: с умыслом или без.
И уже в затылок дышали, огрызались, плели интриги, лезли друг у друга по головам такие же стареющие, страшащиеся забвения звёзды. То есть для виду, на камеру-то, они сюсюкали, лизались, называли друг друга уменьшительно-ласкательно, и демонстрировали нежнейшую дружбу и разные прочие обнимашечки и чмоки-чмоки. А на самом деле, выдайся возможность, с наслаждением бы набросились и перекусали друг друга, как змеи в серпентарии. Но что есть мирская слава? Тысячи гниющих, без пяти минут мертвецов бьют в ладоши и возвеличивают другого гниющего, без пяти минут мертвеца.
Невыдуманные рассказы о девочках, девушках, женщинах. Одна история даже с криминальным налётом.
«Главврач провела смущённую Аню по кабинетам и палатам. Представила везде, как очень важную персону: – Практикантка, будущий врач – а пока наша новая санитарочка! Прошу любить и жаловать!..».
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.