Обратная перспектива - [53]
Водка легкомысленно сверкнула бликами.
— Хозяйка, если не возражаешь, отрежь нам корочку.
Татьяна бросилась что-то разогревать. Карл спросил:
— Каким ветром?
— Херовым, Борисыч. Был я в больнице, на этой… — он достал из кармана бумажку. — Каширское саше. Зелёный дедушка послал.
— Какой дедушка? — удивилась Татьяна.
— Да ты не знаешь, — смутился Славка.
— Я тебе потом расскажу, — торопливо сказал Карл. — Познакомлю. Наши со Славой дела.
Славка переждал диалог и продолжал:
— Я оттуда. Сказали — ложись на обследование. Полипы какие-то…
Карл с Татьяной переглянулись.
— Полипы, так полипы, — серым голосом сказала Татьяна. — Надо обследоваться, Слава.
— А корова? И так Машке доверил на два дня. Потом век не расплатишься…
— Танюша, так я схожу в магазин по-быстрому, — вспомнил Карл. — Чтоб потом не отвлекаться.
Ему хотелось по пути осмыслить Славкино положение.
— И лекарства какого купи, — жалобно улыбнулся Славка, — болит, блядь.
— Какого?
— Ты же знаешь. Любого.
— Купи, Карлик, но-шпу, — сказала Татьяна. — И аллохол. Ну, и анальгину, что ли.
Карл купил всё по списку и добавил бутылку водки — день длинный.
За обедом Славка постанывал и пил неохотно. Трудно было смотреть на такого Славку: гонял, бывало, дачников клюкой, и навоз выдавал не всем, а выборочно — изгалялся, но только по-пьянке.
— А где ж, Слава, твоя клюка, — удивился Карл.
— Я, Борисыч, её не взял. Так хромаю. Думаю — Москва большая, хер, потеряешь и не найдёшь потом…
Солнце исчезло. Деревья за окном стояли тёмные, застёгнутые на все пуговицы, будто собрались уходить.
— Как стемнеет — спать лягу, — предупредил Славка. — Рано уеду.
— Я тебе, Слава, утром такси вызову. До Савёловского.
— Богатый? — хмыкнул Славка.
— Нет, ленивый. Одеваться, до метро тебя провожать…
Постелили Славке в маленькой комнате. Славка оглядел постель и хмыкнул:
— Чисто, как в больнице.
— Что ты! — сказал Карл. — Шик-мадера! Может, Славка, тебе бабу какую вызвать?
— Карлик, ты совсем пьяный, — покачала головой Татьяна.
— Нет, Борисыч, — с важностью ответил Славка. — Кто с водкою дружен, тому хер не нужен…
Он сел на кровать и тут же привстал:
— Что там… мешает.
Татьяна сунула руку под матрац и вытащила детский кубик.
— Принцесса ты на горошине, — рассмеялся Карл. — Спокойной ночи. А я пойду, биатлон посмотрю. Там знаменитый Бьёрндален…
— Пердалин, так Пердалин, — сказал сонный Славка. — Прощай пока.
Они посидели ещё на кухне, но не пилось и не разговаривалось — жалко было Славку.
— Что там у нас с давлением? — спросила Татьяна. — Постучи по барометру.
Карл постучал.
— Нормальное. Чуть повыше.
— Пойду-ка я спать, Карлик. Вставать рано. А ты смотри своего пердалина. Только звук убавь.
Мелькали голубые горные тени, зеленели ели, яркие биатлонисты дышали с надрывом, из запалённых ртов текла длинная слюна.
Закричала кошка, яростно и самозабвенно, за стеной стонал Славка.
Карл выключил телевизор, шуганул кошку и вышел на кухню. Сел за стол, отразился в тёмном окне и налил себе водки. Вышел Славка в солдатских кальсонах, сел в угол и скорчился.
— Налей, Борисыч, — попросил он. — Только не в эту… Стакан есть? Вот так, половину. А корочку — не надо.
— А хуже не будет?
— Хуже — не будет, — Славка выпил залпом и немного просветлел. — Вот скажи, Борисыч, мы с тобой сколько знакомы? Лет тридцать? Двадцать?
— Двадцать пять.
— Вот. А я про тебя ни хера не знаю. Сашку твоего, мериканца, и то знаю — он в телевизоре, хотя я и не смотрю. Все говорят — умный. А где он? Чего его нет? Отдельно живёт? Жалко, я бы его спросил… А ты, что ли, рисуешь? Или куплеты сочиняешь?
— Рисую, Слава. Да вот, висит…
Славка внимательно посмотрел на осенний хутор у моря.
— Хероватая картинка. Мрачная. Я тебе, Карла, денег дам, купи себе белой краски.
Карл налил Славке ещё полстакана — чем быстрее напьётся, тем легче уснёт. Но Славка, настроенный на разговор, только отхлебнул немного. «Не болит — и слава Богу», — подумал Карл.
— Вот ты деревню нарисовал. И море с волнами. Скучаешь, наверно, а почему не едешь?
Карл налил себе полчашки:
— Ну вот, видишь, — кивнул Славка, — там хорошо. А я тараньку давно не ел. Пива у нас нет. Поехал бы, и собаку себе завёл. А Татьяна твоя — в платье бы ходила. По бережку.
Карл:
Славка:
— Предатель, получается, жалко. А мог бы стать капитаном, в загранку бы ездил, богатым сделался…
Карл:
В книгу вошли повести и рассказы последних лет. Сюжеты и характеры полудачной деревни соседствуют с ностальгическими образами старой Одессы. "Не стоит притворяться, все свои" - утверждает автор. По повести "Пастух своих коров" снят художественный фильм.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Гарри Борисович Гордон — поэт, прозаик и художник, которому повезло родиться в Одессе (1941). В его романе «Поздно. Темно. Далеко» встают как живые картины советской Одессы, позволяющие окунуться в незабываемый колорит самого удивительного на территории бывшего СССР города. Этот роман — лирическое повествование о ценности и неповторимости отдельной человеческой судьбы в судьбе целого поколения. Автор предупреждает, что книгу нельзя считать автобиографией или мемуарами, хотя написан она «на основе жизненного и духовного опыта».
В книгу вошли повести и рассказы последних лет. Также в книгу вошли и ранее не публиковавшиеся произведения.Сюжеты и характеры полудачной деревни соседствуют с ностальгическими образами старой Одессы. «Не стоит притворяться, все свои» — утверждает автор.По повести «Пастух своих коров» снят художественный фильм.
Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…
Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.
Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.
«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.