Обращение Апостола Муравьёва - [62]

Порывы ветра заносили в лодку влажную пыль. Благолепие подтверждала чинная жизнь природы. Мамонтов хотел закурить, но за изломом реки углядел покатую скалу, как будто к воде припал напиться кабан-подранок. Опыт подсказывал: кварцевик со слюдой. Отчего раньше никто не усмотрел, ведь как на ладони! Бывает же!

Виктор Павлович, не спеша, почти как столбовой сибиряк, отыскал подходящее место причалить. Сошёл на берег, основательно привязал лодку к кривобокой берёзе-карлице. Опираясь на кайло, взобрался. Сердце предрешённо забилось, то ли от резкого перепада высоты, то ли от предчувствия, то ли из-за возраста, как-никак шестой десяток навис.

Так и есть! Точно, есть! По всем признакам – богатый узелок, на месторождение вытянет. Если будет по чести, им позволят поковыряться здесь с месячишко, того на века хватит. Потом нагрянет рудник. Слюды на скале тучи, но главное, явственно проглядывали занорыши. И какие! И сколько! В таком местечке сразу открываться государству безумие – участок отберут, глазом не моргнёшь. Теперь сначала. Трактор дадут, связи имеются, а вот взрывчатка… Взрывчатки, хоть в гроб жухни, нет… Разве что…

Бригадир повязал на берёзку огрызок ленты, перебрался в лодку. Вернулся за людьми, и бригада, добравшись к месту, вовсю замахала кайлом. Слюда оказалась близко к поверхности, обнажили её за пару часов.

– Всё, огольцы, попёрло, осталось забурить и ухнуть. Возвращаемся, – охоче потёр руки Мамонтов.

Остаток светлого дня Виктор Павлович уплотнил по делу. Выклянчил тракторец, договорился о барже. Вернулся на радостях усталый. Поужинав, не таясь Николая, отозвал Марата в сторону:

– Слушай сюда, боярин. Ждать с рудников инспектора-взрывника за то, чтобы поделиться рыжьём – глупо. Кусок обидный взалкает, молиться не ходи. Пока торговаться станем, место непременно переймут, у меня на такие дела чуйка. Разрешения на взрывные работы у нас нет. Разумеешь меня, декабрист Апостол?

Марат разумел, но не всё.

– Я отыскал занорыш, – медленно, как малому дитяти, втолковывал Мамонтов, – если там раздолбать всё на хрен, можно наткнуться на кучу рыжиков. Усекаешь?

Марат не к месту подумал, что приятель Колька вряд ли потомок купца Мамонтова, хотя изъясняться – весь в дядю. Апостол пожал плечами, играть в лотошное развлечение не собирался. Бригадир продолжал теребить душу:

– Придётся взрывать…

Апостол кончил махом:

– Какая проблема, я вроде для этого сюда приехал, хотя уже пару месяцев кайлом открещиваюсь.

– И тебя не смущает, – проигнорировал упрёк бригадир, – что у нас нет разрешения на взрывные, а чтоб его получить, надо опять же подкормить инспектора.

– Мне до ср…ки.

– Шустряк, однако, – удивился Виктор Павлович, – тогда собирайся.

Марат не стал спрашивать, куда, вернулся в дом, переоделся. Подозрительными взглядами Колуна пренебрёг, пусть родственники отношения между собой отдельно выясняют. Если бригадир не посвятил племянника в дело, значит, есть основания. Меньше знаешь, крепче спишь.

На поселковой покромке возвышался домище, двухэтажная крепость. Тёсовые ворота и двери оказались приоткрыты, горницу стерёг калека в никелированной коляске. Тельняшка придавала убогому ненужную лихость. Зримые двадцать лет чернил кустисто заросший на щеке шрам.

Марат осмотрелся. Если инвалид жил один, непонятно, как он умудрился содержать хоромы в порядке. Виктор Петрович, уняв бас двумя тонами, с преувеличенной вежливостью, перечивший его облику, поздоровался. Калека округлил глаза, в упор осмотрев Марата, затем вяло спросил:

– Кого привёл, Витяй?

Апостол глянул на Мамонтова: вдруг осердится на калеку, но тот перешёл на подробности:

– Свой человек, за него ручаюсь.

– Смотри, братан, я тебя за язык не тащил. Что надо?

– С Лютым хочу перетереть. Скажи – срочно!

– Срочно на парашу ходят. Ты, Витюн, сперва доложи, почему торопка, а я решу, хочет Лютый с тобой базар держать, или нет.

– Дело капитальное, – согласился Мамонтов, без приглашения садясь на свободный стул. Марат остался стоять. – Нанюхал тёплый занорыш. Нужна хлопушка и причиндалы доразу. Вон, – Виктор Петрович указал на Марата, – у меня сапёр новый. Он доложит, что почём.

Инвалид присвистнул, затем продекламировал на память:

– Статья двести восемнадцать. Ношение, хранение, приобретение, изготовление или сбыт огнестрельного оружия, боевых припасов или взрывчатых веществ без соответствующего разрешения – наказываются лишением свободы на срок до пяти лет, – затем безо всякого перехода, добавил, – Вить, у меня ножки непослушные, вылезь на крышу. Захвати ворох соломы, сыпани порошочка, – инвалид протянул Мамонтову медицинскую пробирку, – и зажги. Когда прогорит, пригаси водой и валяй к нам, Лютого дожидаться.

– Мальца можно с собой?

– Бери, ты же за него головой поручился.

Когда по приставной лестнице поднялись со второго этажа на крышу, Виктор Петрович, бросив вокруг осторожный взгляд, пояснил:

– Просвещайся. Лютый, законник, держит общак местных приисков и всего Иркутского края, вор в законе. Слыхивал о таких?

Апостол кивнул. Кто не слыхал о мастистых – разве что впавший в бессрочную кому.

– Ему частка золота, – оправдывался по дороге Мамонтов, – Лютый – крамольник справедливый, со слюды, добытой кайлом, крошки не возьмёт, только с рыжья. А мог бы! Малый на инвалидной коляске – его подручный, тоже лишай не хилый. Через него мы, сердяги, держим связь с хозяином. Иначе никак нельзя.