Обращение Апостола Муравьёва - [59]

– В хозроте, – лениво подровнял Марат.

– Да, и что теперь?

– Как – что?

– Ты хвалился, взрывать приходилось.

– Говорил. Бывало.

– Сапёр, значит?

– Сапёр, когда не допёр – шваркнуло так, что каблуков не осталось. Сказал тебе – хозрота. Инженерные работы, порой взрывать приходилось. А ты что, на войну, партизанить собрался, или в террористы?

– Ни то, ни другое, но взрывать нужно, – загадочно проговорил Николай, обводя взглядом жалкое убранство кухни, – думал я, что живёшь ты иначе.

– Как?

– Побогаче, что ли. Извини…

– Пустое. Интересно, почему так думал.

– Не знаю, выглядишь круче. Ладно, брось, я по делу. Перетереть надо.

– Так мы вроде одни…

– Наедине, – уточнил Колун, отводя взгляд от Галимы.

Марат коротким движением отправил жену за дверь. Николай прижал руку Апостола к столу и жарко зашептал в ухо:

– Золото… Много… Большое бабло поднимем, до гроба можно не работать.

Марат отстранился, потёр ухо полотенцем.

– Дядя мой, Виктор Павлович, – продолжил Колун уж с расстояния, – седьмой год в Иркутской области по слюде «старается». Он там, а жена его, тётка моя Татьяна, в Киеве третий «кооператив» покупает, дачный участок на двенадцать соток, да «Волга» за пятнадцать штук в собственном гараже отдыхает. Бывал я у них!

И Колун многозначительно закатил глаза.

– Эй! – Марат пощёлкал пальцами перед глазами друга, выводя из экстаза. – Кончай балабонить, говори толком. И по порядку.

Николай отхлебнул чаю, выдохнул, как от водки, и заговорил конкретней:

– Бригада старателей у дядьки моего в Иркутской области. Вольные они. Ищут слюду на поверхности, как находят, получают добро на работу. Работёнка, конечно, не сахар, кайло да кирка, но если слюды много, рудник разрешают взрывать, месяц-другой не вмешиваются. Потом старателей вытесняют, разработку передают в рудник… Сечёшь?

– Ни фига не понимаю.

– Ну что здесь неясного, – забрюзжал Колун, – старатели выполняют бесплатный поиск, а такие места надо уметь отыскать. Рудник, то есть государство, вольникам за работу позволяет поварзекаться в руде. Платят же им только за сданную слюду…

– А я тут с какого боку?

– Вот! В бригаде три бойца, один, главный, дядёк мой, занорыши искать мастак, второй взрывник, третий камень долбит. Последние полгода путного ничего не находили, естественно, денежка тю-тю, на излёте. Взрывник сам свалил, а Стёпку Виктор Павлович за пьянство отправил. Теперь понял?

– Конкретно от меня чего надо?

– Тормозишь, тормозишь, Апостол, дядька новую бригаду сколачивает! Айда на Север!

– Это с какого мне прибабаха яйца морозить, если они там полгода без работы?

– Балда, ты же взрывник, а без взрывника не бригада.

– Нет у меня желания на север, кабы на юг, в Одессу…

– Эх, Маратка, думал я, ты помозговитее, и на подъём лёгок. Думаешь, Виктор Павлович со слюды жирует? Какой смысл горбатиться, слюду рудник за копейки берёт. Основное занятие – золотишко! Только это никто не афиширует. Теперь понял, золотце моё?

Апостол понял и согласился, дальше не раздумывая. В руку давешний сон и, к слову, женин бзик на побрякушки. Глаза Марата блеснули нехорошей поспешностью:

– Галка!

Жена появилась сразу, словно караулила за дверью.

– Подслушала?

Галима, промолчав, опустила голову.

– Смотри, еду на заработки. Годик проведу на приисках. Деньги на жизнь буду слать ежемесячно. Орёл не решка!

И убыл. Канула в Лету боксёрская лихорадка, началась новая – золотая.

Давно обустроился стереотип: помня о себе, не обижай государство. Законность доставала в хвост и гриву, и, в конце концов, свела на нет покорное терпение масс. Инфицирование произошло в очередях восьмидесятых. Далее процесс скользнул по наклонной. Возможно, больного спасла бы ампутация гангренозных органов – коммунистической партии, КГБ, комсомола и отдельных нахлебных сателлитов. Но кто мог проверить!

Ночь перед отлётом Марат полагал провести вне дома, оттянувшись на элитной дискотеке, куда билеты добыл благодаря своей известности в райкоме комсомола. Райком, как всегда, поднадул. В первом отделении отмучили культурную программу – «лекцию на тему» и выступление мощного хора «запорожских казаков». Полный чернявый солист в шароварах и вышиванке со шнурочками неприлично картавил.

Чтобы народ не разбежался, сопровождаемый откровением «Дивлюсь я на небо, тай думку гадаю…», разрешили по сто грамм «Сълнчев бряг». И баста. Первую и, то бишь, последнюю дозу с наслаждением натурализовали. Аппетит разгорелся на ещё, но не дали. Тем не менее лица просветлели.

На танцевальный майданчик маршировали в праздничном настроении. Возвращались растрёпанные, запыхавшись, кто с кем и как. Апостол в мужском туалете совокуплялся с известной заводской недотрогой, Колун охранял вход от желающей облегчиться молодёжи. Следующей ночью в тесной «однушке», в одиночестве, обрамлённом золотым колечком, плакала в подушку Галима, покинутая Апостолом на год.

Золото, золото, золото! У него не просто жёлтый цвет, а собственная необузданная желтизна. Золотистость золота ни с чем не сравнима. Положишь рядом медь – окажется тёмной, бронзе не хватит запала, латунь неправдиво ярка. Окислению поддаётся любой металл, лишь золото ему неподвластно. Самородки встречаются в породе в виде крупиц металла, от чуть заметных пылинок до пузанов весом в десятки килограмм. На деле найти «видимое золото» – редчайшее счастье. Случается, старатель за годы на месторождении ни разу не увидит золотника. Нужен фарт, и животная, сродни инстинкту, чуйка. Крупных самородков в природе сосчитать нетрудно. Они такая диковина, что каждый получает своё имя. Основная добыча, разумеется, не в самородках. Два типа месторождений знает разработка – рудные и рассыпные. Первые сложились при формировании земной коры, и обычно теряются в горных районах. Вторые приблизились к поверхности благодаря ветрам, воде, и прочим силам, терзающим золотоносный рудняк. Такие чаще становятся находкой вдоль существующих или исчезнувших рек. Россыпи залегают неглубоко, порой снаружи. Рассыпное золото достаётся наружной выемкой породы на приисках. Добыча в руднике – шахтное золото.