Обращая сумрак в свет - [73]

– Так и есть, – огрызнулся Морнетт. – Это всего лишь…

– Всего лишь что? – спросила я. – Всего лишь ваши с Гленли темные махинации?

Мне бы не перебивать его – забывшись, он вполне мог о чем-нибудь проговориться… однако я всю дорогу, плюс полчаса, проведенные в кафе, строила план разговора, и эта реплика сорвалась с языка автоматически, сама собой.

Морнетт слегка отшатнулся, поднял брови, а я принялась развивать успех:

– Это ведь вы свели его с Холлмэном? Откуда бы еще адамистам узнать о приезде Кудшайна. И что же вы замышляли? Что Гленли героически спасет положение и будет выглядеть вовсе не кальдеритом, а лучшим другом дракониан? Как жаль, что я все испортила, бросившись на прорыв!

– И при том пострадали, – порывисто добавил Морнетт.

– Какая трогательная забота! – огрызнулась я. – С чего бы это вам теперь принимать мои страдания так близко к сердцу?

При этих словах он вздрогнул, точно я хлестнула его по щеке.

– Вы о случившемся пять лет назад? Одри, это же просто недоразумение…

Недоразумение?! Порой мне кажется, будто он искренне верит, что продолжительность драконианского года высчитал сам – или, по крайней мере, сам выдвинул идею, а я только с расчетами помогла. Похоже, он и себя самого убедит в чем угодно!

Я едва не затеяла тот же спор заново, хотя и понимала, что ни к чему он не приведет, но Морнетт продолжал:

– Одри, что бы ты обо мне ни думала, я вовсе не хотел бы увидеть, как тебе проломят голову кирпичом. Холлмэн – осел и мерзавец, а все самое лучшее, чем он отличался в школе, давно задушено этим религиозным помешательством. После того скандала, в вентисе, я написал ему, так как хотел дать ему знать: если он еще хоть раз поднимет на тебя руку, я…

Вскочив на ноги, я опрокинула кофейную чашку.

– Что «вы»? Зарубите себе на лбу, мистер Морнетт, хоть он и тверд, будто драконья кость: у вас нет ни малейших прав перед кем-либо за меня заступаться. Вы мне не брат и не кузен, а мужем моим не станете никогда, что бы там ни воображали себе пять лет назад. Вы мне даже не друг. Вы до сего дня не соизволили извиниться передо мной за нечистоплотность в науке, а если бы на словах и попросили прощения, я бы словам этим не поверила, так как, по-моему, вы просто не понимаете, что в вашем поступке дурного. Может быть, вы не так скверны, как Холлмэн, но это еще не делает вас другом дракониан. Вы мне ни к чему. Самую серьезную ошибку той ночи я совершила, вовсе не проникнув в ваш номер, а подумав, будто у вас отыщется для меня что-нибудь стоящее. Но больше я так не думаю.

С этим я отвернулась и стремительно двинулась прочь.

Знаешь, Лотта, я уже надеюсь, что ты вправду это читаешь, хоть и обещала впредь так не делать: тогда ты все узнаешь сама, а мне и рассказывать не придется. Просто не знаю, повернется ли язык высказать дальнейшее вслух, лично – даже тебе. Мне самой неизвестно, многое ли из сказанного Морнетту было правдой. Да, я по-прежнему ему не верю и полагаю, что беспорядки у летного поля в самом деле устроили они с Гленли – слишком уж тут все одно к одному: и появление адамистов, и школьная дружба Морнетта с их главарем, и появление Морнетта в ту же самую ночь в Стоксли, и его шумный спор с Гленли.

Но в то же самое время мне больно видеть, как он впустую растрачивает свой ум и талант на какую-то миссис Кеффорд, на попытки доказать превосходство человека над драконианами, как выдает чужой труд за собственный, когда и без этого вполне способен к великим свершениям… Он был бы просто прекрасным (и вовсе не только внешне) человеческим существом, если бы не упорствовал в столь отталкивающем поведении.

Нет, с ним у меня отнюдь не покончено. Твержу себе, твержу, что – да, но это неправда. Верно, он мне весьма несимпатичен, но я все стремлюсь, тянусь к какому-нибудь примирению с этой неприязнью, а дотянуться никак не могу. Раз за разом из рук ускользает.

Зачем я только сунулась на этот аукцион?

Отправитель: Шарлотта Кэмхерст

Получатель: Изабелла, леди Трент

27 мессиса,

№ 3, Клэртон-сквер

Дорогая гранмамá!

Ужасно совестно отвлекать тебя от дел, зная, что ты, готовясь к конгрессу, летаешь по всему миру, но, боюсь, мне отчаянно нужен твой совет – не ради себя, ради Одри.

Получив это письмо, ты, полагаю, уже будешь знать, что случилось меж нею и Аароном Морнеттом – то есть, о том, как Одри проникла в его номер. Про адамистские беспорядки в минувшем вентисе, когда Одри сломали нос, ты тоже, наверное, знаешь (по крайней мере, из газет). Но это еще далеко не всё, а об остальном тебе ничего не известно, если только папá в письмах не упоминал, а если не он, то сама Одри, но, если так, писать об этом ей пришлось бы отсюда, из Фальчестера, потому что в Стоксли ее переписку читают – следят, чтоб о работе своей не болтала, и… ох, как все запуталось! И, может быть, отчасти из-за меня: ведь это я настояла, чтоб Одри задержалась в столице до чизтонских скачек, а возвращаться к работе не торопилась.

Сумбур какой-то. Прости.

Одри считает, что между лордом Гленли, Аароном Морнеттом и миссис Кеффорд существует какой-то сговор, и вполне может оказаться права: ведут они себя очень странно, а друг с другом, как нам известно, общаются. (И с тем самым Захарией Холлмэном, вонючкой адамистской, тоже.) Поэтому Одри и вломилась к Морнетту в номер – хотела выяснить, что у них на уме.