Оборотни Митрофаньевского погоста - [5]

Корвин-Коссаковский, однако, аргумент серьёзным не счёл и пренебрежительно махнул на него рукой.

- Ты намаялся с дрожками, сидел в темноте, отдыхал, подрёмывал. Потом - видел то, что видел, а дальше усталость взяла своё, ты уснул. Я ведь тебя без малого сорок лет знаю. Ты в некотором роде бесстрашен, не отчаянно храбр, а именно из тех, кто просто страха не ведает. Ты если бы и Змея Горыныча увидал - токмо удивился бы. Ты и тут испуган не был, а лишь удивлён. Потому и уснул после - как ни в чём не бывало.

Бартенев польщённо хмыкнул, комплимент Арсения, что и говорить, был приятен, но он тут же и возразил другу:

- Постой, смелость тут ни при чём. Ты, что же, в нечистую силу веришь, что ли?

Но и этот аргумент не сразил Корвин-Коссаковского.

- Занимался бы я войсковым провиантом да фортификацией, - вздохнул Арсений, разведя руками, - может, и не верил бы. Но при моей службе в нечисть начинаешь верить быстро. То одержимых видишь, то бесноватых, а иные и вовсе демоны во плоти и крови.

Тут надо заметить, что Корвин-Коссаковский не шутил и не лгал. Будучи сотрудником III отделения, Арсений Вениаминович видел разгул дьявольской глупости в обществе и на происходящее в Империи тоже смотрел с тоской Екклесиаста, к которой примешивалась, однако, горечь уныния. С тех пор, как люди потеряли веру в Бога, вера в революцию дошла до фанатизма. Тысячи бездельников и прекраснодушных мечтателей вступало в ряды народных заступников, однако куда чаще мелькали там корыстолюбивые завистники и откровенные негодяи. Могли ли претендовать на серьёзную карьеру ничтожный Ишутин, недоучка Нечаев или заурядный литератор Чернов? Учителя приходских училищ, из чиновников XIV класса в чиновники VI они могли выбраться лишь к старости, и превосходно понимали, что только революция в силах дать всё и сразу, взнести их на вершины влияния и власти. Именно эта простая мысль разжигала нетерпение. Надо было искать недовольных, плодить недовольных и наступать, круша на своём пути все, истребляя аристократов, духовенство, царствующий Дом.

Кружок Ишутина с характерным названием 'Ад' всерьёз планировал организацию побега Чернышевского, одному из мерзавцев было поручено раздобыть яды для нейтрализации стражи, намечалось убийство купца Серебрякова и ограбление почты в целях пополнения кассы кружка, а юный кружковец Федосеев предложил отравить своего отца. Помнил Корвин-Коссаковский и Нечаева. Его небольшие тёмные глаза смотрели с такой неумолимой властностью, что Арсений почувствовал, что бледнеет, животный страх охватил его железными клещами. Он впервые увидел дьявола в человеке. Нечаев придумал дьявольскую систему вербовки, действовавшую на неокрепшие молодые души почти без единой осечки: 'Дело, к коему мы намерены вас привлечь, предпринято исключительно на пользу народа. Неужели вы откажетесь помочь нашему несчастному крестьянству только потому, что не желаете подвергнуть себя ничтожному риску? Как мы будем действовать, какова численность наших рядов, каждому объяснять нельзя - это опасно. Не всем быть генералами, не все должны знать подробности. Разве у вас есть повод сомневаться в намерениях Герцена, Бакунина, Огарёва, наших руководителей? Вождям надобно доверять. Вся Россия в наших руках. Когда час пробьёт, только члены сообщества избегнут наказания. Кто с нами, тот навечно будет запечатлён в памяти благодарных потомков'. Подобные демагогические монологи действовали неотразимо, обман и доверчивость сделали своё дело. Молодые люди не сомневались, что вливаются в могучую организацию, руководимую выдающимися личностями, а для Арсения Корвин-Коссаковского слова 'революция' и 'дьявол' стали синонимами.

- Бесовщину я вижу поминутно, - мрачно заметил он Бартеневу. - Но я привык именно к людям, ты же говоришь о бесах в чистом виде. Но что мешает ей принять человеческий облик? Вот это и надо расследовать.

Порфирий оторопел.

- Ну, это ты уж... это... слишком, - осторожно проговорил Бартенев, напряжённо всматриваясь в лицо друга. Он давно понял, что тот чего-то не договаривает, скрывает от него понимание чего-то болезненного, при этом совсем не шутит и вовсе не мистифицирует его. Глаза Корвин-Коссаковского, и без того тёмные, точно налились за ночь свинцом. - Я понимаю, ты двадцать пять лет в полиции, но что тут расследовать-то? Упыря болотного за хвост не схватишь, покойника к суду не привлечёшь. И что ты, кстати, на могиле-то увидеть хочешь? Имя?

Вообще-то Корвин-Коссаковский последние годы курировал тайную агентуру секретного делопроизводства Департамента полиции, и деятельность его с делами уголовными, а тем более мистическими, никак не пересекалась. Сейчас он снова развёл руками.

- Сам не знаю, Порфирий.

Собираться в город они начали загодя и, отведав ушицы и жареной плотвы, были готовы к выходу. Бартенев обещал подвезти Арсения к нему на Лиговский проспект, где тот после смерти жены одиноко жил в старом отцовском доме, а пока они быстро миновали расстояние до погоста и остановились как раз там, где из дорожной колеи след колеса уводил вниз по насыпи. Коляску его вытаскивали понизу, потому след не затоптали.