Оборотная сторона - [11]

— Коля, — медленно проговорил Райский, — ты что, совсем не боишься смерти?

— Такой — нет, не боюсь! Лев Борисович, я же иначе всю жизнь потом буду думать, что мог бы сделать что-то великое и упустил такую возможность! Нас же с вами все будут за это презирать, мы сами себя презирать будем! Неужели вы хотите жить такой отвратительной жизнью?!

— Я просто хочу жить, — ответил Лев не столько ему, сколько самому себе. И понял, что это правда. Хотя совсем уж животного страха перед тем, что ждало его на Луне, он в тот момент не испытывал. И Николая, которого больше пугала безвестная жизнь на Земле, понимал прекрасно. В конце концов, что они с Петровым представляют из себя без Луны, на которой им посчастливилось оказаться? Да ничего особенного — самые обычные люди, на Земле таких несколько миллиардов.

Были бы у него родственники, те, кто его любит и ждет, он бы, конечно, вернулся, не раздумывая — ему уже приходилось видеть тех, кто потерял своих родных, и он никогда бы не допустил, чтобы его близкие пережили такое. Но родных у него нет, плакать из-за него никто не будет, и из-за Петрова, судя по всему, тоже. Петров, должно быть, и остаться-то хочет, в основном из-за того, что его бросила любимая девушка — наверняка ведь считает, что его личная жизнь теперь закончилась навсегда. Хотя у него-то как раз точно все впереди: пройдет совсем немного времени, и он сам это поймет. Если, конечно, это время у него будет… «Тьфу! — разозлился на себя Райский. — Какого лешего я тут нюни распускаю?! Что, если у меня нет родственников, так мне и жить уже не нужно? И если конструкторы на Земле не смогли спроектировать космический корабль, нормально защищенный от излучений, я должен становиться жертвой их недоработок? И вообще, что страшного произойдет, если Луну исследуют не сейчас, а на несколько лет позже, когда на нее смогут отправить другой челнок, усовершенствованный, в котором учтут все недостатки нашего „Триумфа“? Да ничего особенного из-за этого не случится, кроме разочарования наших заскучавших без новых открытий ученых! И кучки псевдопатриотов, которые просто так свою страну любить не умеют, которым обязательно нужно, чтобы она при этом была великой космической державой!»

— Коля, — снова заговорил он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно убедительнее, хотя и отлично понимал, что до Виктории ему в этом плане очень и очень далеко. — Подумай, если умереть здесь мы с тобой не боимся, может быть, более смелым поступком будет вернуться?

— Ни за что!!! — казалось, еще немного, и его юный напарник разрыдается.

— Так, — вздохнул Райский. — Поднимайся ко мне, мы здесь обо всем поговорим.

— Нет! Если я поднимусь, вы взлетите!

— Черт! — Райский встал из-за пульта, прошел к шлюзовому отсеку и начал забираться в скафандр. Этот мальчик думает, что принял свое собственное решение и в челнок теперь действительно не пойдет. А разговор с ним через микрофон наверняка займет слишком много времени: попробуй объясни романтично настроенному юноше, что такие мечтатели, как он, никогда не принимают самостоятельных решений — за них это делают умные манипуляторы с хорошо подвешенным языком. Пристегивая шлем и проверяя герметичность скафандра, он все еще сомневался. Ведь действительно, презирать их будут, и еще как! Те же самые кумушки, не считающие трусостью, когда мужчина не способен защитить свою девушку от грабителей, их с Петровым назовут трусами и предателями. В самом лучшем случае их будут жалеть, в худшем — с ними просто откажутся разговаривать. Нужна ли ему такая жизнь? Не случится ли так, что потом он и в самом деле пожалеет, что не остался здесь, в этом лунном кратере?

К черту сомнения, почему он должен зависеть от мнения каких-то сплетников?! И вообще, он здесь не один и отвечает не только за себя, но еще и за молодого подчиненного! А тому, кстати сказать, всеобщее презрение не грозит — он всего лишь вынужден будет подчиниться Райскому. Скажет, что тот его заставил, напомнит Виктории, что сразу же согласился никуда не улетать — глядишь, его оставят в космонавтах и у него еще будет шанс слетать на обратную сторону Луны во второй раз и узнать, что за светящийся минерал он обнаружил в той пещере. Райский, наконец, вышел из челнока и зашагал к сидящему около вездехода Петрову.

— Марш на корабль, — сказал он сухо. — Это приказ.

Юноша поднял голову. В стекле его шлема отражался огонь прожектора, и Райский не видел его лица, но он был уверен, что Николай смотрит на него со жгучей, сумасшедшей ненавистью в глазах.

— Командир, вы трус, — произнес он твердо, поднимаясь на ноги. Райский едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Этот щенок что, всерьез думает, что он прямо сейчас, в скафандре, полезет бить ему морду? Или, может быть, надеется, что он в челноке это сделает?

— Мы с тобой на Земле это обсудим, — пообещал он Николаю. — А сейчас иди на корабль. Петров сделал шаг назад и вдруг резко рванул на себя люк вездехода. Райский еле успел поймать его за руку и, оторвав от люка, взвалить себе на спину. Донести брыкающегося напарника до челнока особого труда не составило: он и на Земле-то весил немного, а уж при лунной силе тяжести и вовсе казался пушинкой. Солнце взошло через час, но «Триумфа» к тому времени в кратере уже не было — он летел к Земле, надежно скрытый от его смертоносных лучей лунной тенью.