Оборотная сторона - [10]

— Так значит, мы сможем остаться? И изучить пещеру и все остальное? — пока старший из космонавтов искал подвох в словах координатора, младший воспринял их, как руководство к действию.

— Стоп! — перебил его Райский. — Мы не сможем остаться, потому что второй челнок сюда не успеет. Наш «Триумф» строился год, а питание мы сможем растянуть месяца на два — это в самом лучшем случае. Виктория Юлиановна, то, что вы предлагаете, невозможно. Мон закусила гуду и медленно кивнула:

— Да, Лев Борисович, вы правы. Я не подумала. Простите меня, просто мы все так надеялись на успех вашего полета… Не только ученые, а вообще все, весь народ. Когда вы вышли на Луну, мы опять стали гордиться своей страной. А другие государства снова начали нас уважать… Это было такое необыкновенное чувство — мне вам даже не передать… Ладно, не важно, теперь уже ничего не изменишь. Возвращайтесь, конечно же.

— Нет!!! — голос Николая эхом откликнулся на ее речь. — Нет, Виктория Юлиановна, не надо так говорить! Мы ни за что не допустим… Не разочаруем… Короче, мы останемся и будем ждать спасателей, вот!

— Петров, погоди! — прикрикнул на него Райский. — Отставить. Главный здесь я, и я еще ничего не решил.

— Если вы действительно хотите остаться, — отозвалась Виктория на слова Петрова, — это будет… Я даже не знаю, что сказать. Я в вас верила, я знала, что вы — настоящие энтузиасты, настоящие герои… — тут она, видимо, услышала ответ Райского, потому что выражение ее лица резко изменилось и она добавила уже менее восторженным тоном. — Но, конечно, вас никто ни к чему не принуждает. Подумайте как следует, посовещайтесь — несколько минут у вас еще есть.

— Да конечно же, мы останемся, тут даже думать не о чем! — закричал Петров, но Виктория уже протянула руку к своему пульту и отключила связь. Точнее, хотела отключить, но то ли в ее технике что-то не сработало, то ли она сама от волнения нажала не на ту кнопку, но после этого исчезло только ее изображение на экране. А вот голос координатора по-прежнему был хорошо слышен и сидящему в «Триумфе» Райкому, и бегающему вокруг него кругами Петрову. А вместе с ее голосом в динамиках послышался еще и испуганный голосок ее секретарши — правда, что именно она спросила у своей начальницы, Райский не разобрал, зато ответ Виктории был предельно отчетливым:

— Что ты несешь? Какая, к лешему, жалость? Ты что, не понимаешь — если они ничего там не найдут, денег на новые полеты нам уже не выделят! Опять скажут, что летать в космос, когда полстраны голодает — это преступление! Нам нужны новые открытия, нужно снова стать космической державой. Нужны территории на Луне, которые мы сможем считать своими! Что такое, по сравнению с этим, две смерти — тем более, добровольные?! Секретарь Виктории что-то пискнула в ответ, но тут ее связь с «Триумфом» прервалась окончательно. Николай тихо охнул, и в челноке воцарилась полная тишина.

— Все слышал? — спросил Лев у напарника. Тот пробурчал что-то неразборчивое, но звучащее вполне утвердительно. Райский устало облокотился на пульт. Вот, значит, как. Координатор ни минуты не сомневается, что они сами решат остаться, узнать, что находится в обнаруженной Николаем пещере, и, выполнив свой долг перед страной, красиво умереть. Вернее, это с Земли будет выглядеть красиво и романтично, а на самом деле… Смерть в космосе всегда или мгновенная, или очень долгая и мучительная — от голода, жажды, удушья, радиации… И руководители лунного проекта, отправляющие их на Луну в плохо защищенном и не рассчитанном на солнечные бури корабле, посылали их именно на такую долгую и неизбежную смерть, не оставив им почти никакого шанса ее избежать. И даже теперь, когда они с Петровым все узнали, там, на Земле, никто не сомневается, что они захотят остаться, чтобы продолжить выполнять программу. И чтобы умереть во имя высокой и благородной цели. Так же, как Блинов и братья Хвостовы, а может, и еще кто-нибудь из добровольцев, погибших на испытаниях. Как там говорила Виктория? «Отдали жизнь за высшие ценности»… Лев вдруг вспомнил стоящую на ее столе фотографию детей. И со всей остротой почувствовал: жить в мире, где женщина и мать говорит о том, что его жизнь ничего не стоит, ему страшно. Точнее, даже не страшно, а просто противно до тошноты. Что ж, он не выбирал, в каком мире родиться, но, по крайней мере, слепо подчиняться таким людям, как Виктория, и идти у них на поводу, он тоже не обязан!

Что там Волков говорил о высших ценностях — тогда, в медпункте? Нет, Захар, ты ошибся. Человеческая жизнь — это не самая главная ценность. Это единственная из существующих в мире настоящих ценностей. А весь этот научный прогресс и престиж страны, все эти разговоры о подвигах во имя чего-то там высокого — лишь игрушки для этих милых больших детей вроде Николая, которые сколько бы лет не прожили и какие бы великие дела не совершили, так никогда и не станут взрослыми. Жаль только, что обычно люди все это понимают слишком поздно.

— Лев Борисович! — звенящим голосом позвал его Петров. — Послушайте, они, конечно, нас обманули, но ведь остальные-то люди об этом не знают! И они в этом не виноваты, понимаете? Они действительно ждут, что мы вернемся с победой! Лев Борисович, ведь официально Виктория сказала, что разрешает нам вернуться. Значит, если мы все-таки останемся здесь, это будет наше собственное решение!