Оборотень - [106]

М-р Ли решил поехать на рассвете следующего утра и постараться собрать показания о появлении Перегрина. Сэр Эдмонд Нотли намеревался сопровождать его до Фэргема и привезти оттуда маленького Филиппа и леди Нотли, если последняя в состоянии будет оставить мать после того, как они получат все эти сведения; он хотел также попробовать разузнать, не помнит ли кто пребывания Чарльза на постоялом дворе.

К великому огорчению Анны, она была вызвана в свидетельницы с противной стороны.

– Я надеялся избавить вас от этой неприятности, моя дорогая – сказал Чарльз – но не беспокойтесь, вы не можете сказать про меня ничего худшего, чем я сам считаю долгом сказать про себя.

Им предоставили на короткое время возможность поговорить друг с другом в нише окна.

– О, сэр, можете ли вы по-прежнему относиться ко мне после всего, что случилось? – прошептала Анна, когда он обнял ее.

– Можете ли вы относиться ко мне по-прежнему, после всего, что я заставил вас вынести? – возразил он.

– То горе, что вы причинили мне, не может сравниться с тем, что я навлекла на вас, – сказала она.

Но они не могли говорить о будущем; Чарльз поведал ей, как он во время всех своих походов отдыхал на одной мысли, что Анна неустанно молится о нем; как продолжительная болезнь заставила его глубже задуматься о жизни и в особенности о том, сколько горя он причинил родителям своим долгим отсутствием, с каким легкомыслием он относился к своим обязанностям и к лежащей на нем ответственности; как он, наконец, пришел к решению: если он останется жить, то будет поступать, как велит ему долг.

– А теперь… – сказал он и остановился, – все, что я могу сделать – это причинить им смертельное горе. Вот что значит изречение; «Грех твой всюду следует за тобою».

– О, сэр, вас не могут строго судить!

– Может быть, императорский посланник вышлет меня. Если так, то пойдете ли вы в изгнание за преступником. Анна, дорогая моя?

– Я пойду за вами на край света, и мы возьмем Филиппа. Знаете, он выращивает салат и учится латыни – все для своего папы.

И она рассказывала ему о Филиппе, пока они не заметили, что отец пристально смотрит на них.

В разговоре с сэром Филиппом Чарльз казался веселым и полным надежд; он интересовался всем, что касалось семьи, поместья, соседей, так что старому джентльмену стало казаться, что стоит выполнить несколько незначительных формальностей, и сын его будет дома.

Когда сэра Филиппа уговорили пойти отдохнуть после всех волнений этого дня и Анна также ушла в свою комнату поплакать и помолиться, Чарльз передал м-ру Ли все свои распоряжения относительно будущего в случае плохого исхода дела.

Оставшись после ухода стряпчего наедине с д-ром Вудфордом, Чарльз излил ему свою душу в глубоком раскаянии; он страстно жаждал этого еще тогда, когда лежал в ожидании смерти в крепости «Железные ворота».

– Чем бы это дело ни кончилось, – сказал он, – а я ожидаю худшего по своим заслугам, я рад, что случилось так, хотя, к несчастью, мои родители испытают большее горе, чем если бы я умер вдали. Передайте им, когда они будут нуждаться в утешении, насколько такой конец лучше для меня.

– Мой дорогой, мне не хочется верить, что вам придется пострадать.

– Многое не в мою пользу, сэр: мое безрассудное бегство, положение партий, недавний заговор, который навлек подозрение на честные семьи, возбудил к нам ненависть. Мне пришлось испытать это во время моей поездки сюда Толпа считала мой мундир французским и провожали меня свистками и шиканьем. К несчастью, у меня нет другого платья с собою. К тому же, я не могу подавить в себе всякое воспоминание о том злом чувстве, которое я испытал, обнажая свою шпагу в последний раз дома. Не раз приходилось мне этой самой шпагой пронзать янычар по долгу службы, но никогда их черные глаза не мерещились мне, как его разноцветные. Я надеюсь, как и вы говорите, что Бог простит мне во имя Спасителя нашего, но мне хотелось бы приобщиться Святых Таин вместе с возлюбленной моей, пока я свободный человек. Я не был у причастия со времени Пасхи.

– Приобщитесь, мой дорогой, вам следует это сделать.

Было несколько церквей, в которых богослужение, введенное при Реставрации, продолжалось по-прежнему. Ближайшей была церковь св. Матвея, но Анна и ее дядя решили поспешить рано утром в маленькую капеллу св. Лаврентия, находящуюся тоже недалеко. На лестнице к ним присоединился джентльмен в широком плаще и шляпе, надвинутой на глаза, и взял Анну под руку.

Истинная благодать царствовала в его душе в это утро и нравственно укрепляла храброго человека, столько раз обнаруживавшего мужество перед лицом опасности; Анна хотя и плакала, но испытывала утешение и какое-то спокойствие, если не надежду.

К вечеру маленьким Филипп в сопровождении Ральфа приехал верхом и с лошади попал прямо в объятия блестящего офицера, вид которого превзошел все его ожидания. Он порылся в своих карманах и вытащил оттуда что-то зеленое и мягкое.

– Вот мой салат, папа, я вез его всю дорогу, чтобы ты попробовал его.

Полковник Арчфильд съел за ужином весь салат, хотя эта пища годилась скорее для кроликов; весь вечер он держал ребенка на коленях и отвечал на его болтовню о Нане, собаках и кроликах, показывал, вызывая его восторг и восхищение, экипаж шерифа, солдат с дротиками и самого судью, на которого мальчик смотрел с удивлением и удовольствием, но с грустью в глазах и голосе.