Обольстительная леди Констанс - [54]

– Я думал, – сказал Кадар, – что вместо драгоценных камней мы могли бы предложить Нессаре то, что получали после заключения брачного союза наши соседи. Возможность пользоваться нашим портом, – пояснил он, видя замешательство на лице старика. – Благоприятные условия как для экспорта, так и для импорта.

– Государь, по традиции пострадавшей стороне принято предлагать драгоценные камни.

Кадар вздохнул.

– Разве не удастся на сей раз изменить традицию?

– В сущности, государь, ваше предложение кажется мне превосходным; более того, мне кажется, что его благосклонно примут. Я с радостью внесу такое предложение от вашего имени. С точки зрения Нессары выгодная торговля гораздо более ценна, чем сверкающие безделушки, а с нашей точки зрения… что ж, кто не захотел бы увеличить объем торговли с таким богатым соседом?

Абдул-Меджид дернул себя за бороду, и губы его расплылись в подобии улыбки. На самом деле трудно было сказать, что он чувствовал.

– Я старый верблюд, но и я еще могу выучиться новым трюкам, государь. Какими бы трагическими ни были обстоятельства вашего восхождения на престол, ваш приезд в Маримон произошел как нельзя кстати. Если мы не решим сложные задачи нового века, мы впадем в забвение.

– Вы хотите сказать, что одобряете мои замыслы?

– Я хочу сказать, государь, что понимаю, насколько они необходимы. – Абдул-Меджид снова дернул себя за бороду и снова едва заметно улыбнулся. – Дни моего влияния остались позади. Вам не нужно мое одобрение, государь, но, если вы спрашиваете… по-моему, ваши замыслы – именно то, что нужно Маримону, и я отвечаю утвердительно.

– Когда умер Бутрус, вы сказали, что Маримону нужна стабильность, пышная свадьба, новая династия. Однако вы, похоже, не слишком огорчились и даже не удивились, когда я решил разорвать помолвку, о которой вы договорились для моего брата.

– Принц Бутрус с радостью полагался на других, которые действовали в его интересах, государь. Вы всегда казались мне человеком, который предпочитает принимать решения самостоятельно, правильные они или нет.

Как всегда с Абдул-Меджидом, они одновременно разговаривали на две темы, и его словам можно было приписать двойной смысл. Именно такие разговоры Кадар много раз вел в интересах добра и справедливости. Семена его собственных дипломатических навыков, скорее всего, были посеяны человеком, который сейчас сидел за одним с ним столом, но Кадар решил, что настало время откровенности.

– Был ли мой брат счастлив в браке с вашей дочерью? Нет, Абдул-Меджид, не качайте головой и не пожимайте плечами. Мне нужен честный ответ.

И все же Абдул-Меджид покачал головой и пожал плечами. Отпил глоток чаю. Затем другой. И третий. А потом сделал то, что делал редко. Он посмотрел Кадару прямо в глаза.

– Он был доволен, насколько мог быть доволен такой человек, как ваш брат, женщиной, которая не в состоянии была подарить ему наследника. У принца Бутруса, как вы, наверное, догадываетесь, были другие женщины, но он вел себя благоразумно. Сомневаюсь в том, что моя дочь что-то подозревала, иначе она бы поделилась своими подозрениями со мной. Я всегда знал, что происходит у нее в душе.

Подобно Кадару, Абдул-Меджид всегда тщательно подбирал слова. Неужели это признание вины?

– Значит, вам должно быть известно, что она любила меня, хотя то, что так долго казалось бесспорной истиной, теперь стало вопросом.

Абдул-Меджид мучительно долго медлил с ответом. Он снова тщательно подбирал слова.

– Она действительно любила вас, государь, но Зейнаб… моя дочь с юного возраста знала, что однажды ее коронуют и сделают правительницей Маримона. Она невольно тянулась к влиянию и богатству, которые обеспечивал такой пост.

– Лимон упал недалеко от лимонного дерева, – сухо заметил Кадар.

Абдул-Меджид кивнул.

– Она была моей дочерью. Мы были больше похожи, чем вы, возможно, сознавали. Но вы не должны думать, ваше величество, будто она вас обманывала. Ее чувства к вам были неподдельными, пусть и не настолько сильными, как ваши чувства к ней. И ее решимость сопротивляться была не столь сильной, как у вас.

– Я никогда бы не попытался склонить ее к чему-либо против ее желания. Как раз наоборот, – ответил Кадар, вспоминая свой разговор с Констанс. – Столько раз я умолял ее позволить поговорить с отцом, но она и слышать ничего не желала, и я пошел навстречу ее пожеланиям.

– Чему я очень рад, государь. Мне искренне жаль так говорить, но то, чего вы хотели, невозможно было допустить. Вы бы лишь ухудшили дело для вас обоих.

– Я просил ее бежать со мной, вы знали?

– Знал, и это стало бы еще одной огромной ошибкой. Так я и сказал дочери. Зейнаб родилась при дворе, и всем воспитанием ее готовили к богатству, достатку и власти, а не к кочевой жизни, какую ей пришлось бы вести с вами. В глубине души моя дочь это понимала. Ваше величество, правда в том, что вы не смогли бы составить счастье друг друга.

– И что же, ей было хорошо с моим братом?

Старик вздохнул и посмотрел на свой пустой стакан.

– Отсутствие сына и наследника стало трагедией, которая затронула обоих, но она была вполне довольна. – Он поднял голову; глаза его увлажнились. – Для меня было большим источником сожаления, что прошлое породило раскол между нами. Что бы вы ни думали, в первую очередь я отец, а уже потом верный слуга верховной власти. Я вмешался в происходящее, лишь принимая близко к сердцу интересы дочери. Ваше величество, если бы все повторилось, я снова поступил бы точно так же.