Обольстительная леди Констанс - [44]

Вскоре деревянный корпус уткнулся в песок. Она ступила в мелкую воду, радуясь прикосновению волн к лодыжкам, глядя, как Кадар затаскивает судно выше на берег, на мягкий белый песок за линией прибоя. По пути он почти ничего не говорил, просто время от времени успокоительно поглаживал ее по руке, когда дау подбрасывало на очередной волне. Раньше ей и в голову не приходило, что он умеет ходить под парусом, хотя, когда она так сказала, он рассмеялся.

– Такое путешествие на верблюде заняло бы несколько дней. Наши дау – верблюды моря здесь, в Маримоне. У нас все умеют ходить под парусом.

– Мне хотелось бы научиться, – задумчиво проговорила Констанс. – Хотя когда я вернусь в Англию, вряд ли мне пригодится умение ходить под парусом.

Кадар молчал, и она обрадовалась. Англия – тоскливая тема в такой прекрасный день. Ей не хотелось думать об Англии. Сегодня они с Када-ром плывут по течению и от прошлого, и от будущего. Они беглецы. Констанс слегка встряхнулась. Здесь, кроме них, никого нет. Они на пустынном берегу, а впереди их ждет…

«Прекрати об этом думать! Просто наслаждайся!» Она огляделась по сторонам. Наступало время отлива; обнажилась широкая полоса влажного золотистого песка. Странные скалы, образовавшие естественную бухту, примыкали к утесам. Заинтригованная, Констанс побрела к ним и взобралась по грубым ступенькам, вырубленным в скале. Нет, это не бухта, а огромный скалистый бассейн, вода в котором оказалась темно-бирюзового цвета. Стоя на узкой стене, образованной гладким камнем, она стала пробираться к дальнему концу, где камни спускались к воде, словно маленький стапель. Кадар подхватил ее, помог спуститься на узкий пляж.

– Как интересно! Это природное образование?

– Пришлось потрудиться, чтобы немного углубить его, и вырубить ступени, по которым ты поднималась, а в остальном – да, это редкое природное явление.

– Настоящее чудо!

– Рад, что ты так думаешь, – улыбнулся Ка-дар. – Здесь также совершенно безопасно – как видишь, с этого края очень мелко.

Наконец до Констанс дошло, и у нее засосало под ложечкой.

– Ты привез меня сюда, чтобы научить плавать!

– Здесь учился плавать я сам.

– Правда? Кто тебя учил?

– Отец, – ответил Кадар. – Когда я был очень маленьким, лет четырех или пяти, он привез сюда нас с Бутрусом в дау, похожей на ту, в которой сюда приплыли мы.

– Значит, и ходить под парусом тебя научил тоже он?

– У тебя удивленный вид. Повторяю, у нас в Маримоне все умеют ходить под парусом.

Констанс смущенно пожала плечами:

– У тебя все выходит так естественно: отец учит сыновей плавать и ходить под парусом. Я думала… у меня сложилось впечатление, что ты… Нет, не важно.

Она отвернулась, стесняясь нахлынувших на нее чувств, и побрела по песку к их судну, в тени которого Кадар расстелил одеяло.

– Здесь в самом деле очень красиво, – весело произнесла она, когда он догнал ее.

Он смотрел на нее таким взглядом, что она поежилась, уверенная, что он читает ее мысли. Так оно и оказалось.

– Твой отец…

Констанс хлопнула в ладоши:

– Прошу тебя, давай не будем о нем говорить – хотя бы сегодня! Расскажи лучше о своем отце. И о брате.

Он колебался, но потом, к ее облегчению, решил выполнить ее просьбу.

– Я говорил тебе, что мы с Бутрусом были совсем не похожи друг на друга, – сказал он, – и у тебя, наверное, сложилось впечатление, что я не был счастлив, пока рос в Маримоне. Все не так. В детстве мы дружили, а когда дело доходило до того, что отец считал мужскими занятиями – верховой езды, плавания, хождения под парусом и владения мечом, – у меня проявлялись способности к таким вещам.

– Значит, отец тобой гордился?

– Он был… доволен мною, – ответил Кадар, как обычно, тщательно подбирая слова. – Я оправдал его ожидания. – Он набрал в руку пригоршню песка и выпустил струйку сквозь пальцы. – К сожалению, отец превращал наши игры в состязания, побеждать в которых, естественно, должен был Бутрус как его наследник. Но часто я превосходил старшего брата.

– Соперничество братьев – совершенно естественное явление! – воскликнула Констанс. – Веди ты себя иначе, ты был бы очень странным ребенком!

Кадар с горечью рассмеялся:

– Да, отец считал меня очень странным ребенком.

– Потому что ты предпочитал учение таким вот мужским занятиям, которые он так любил? Разве он не понимал, что сам во всем виноват? Что он сам толкает тебя в библиотеку, потому что там, скорее всего, единственное место, где брату не захочется с тобой состязаться? – Она говорила возмущенно, тронутая образом юного Кадара.

Он смотрел на море, но мысли его явно были обращены вглубь себя.

– Возможно, потому, – медленно проговорил он, – что ты слишком много времени смотришь на звезды в телескоп, ты видишь мир по-другому. Я хочу сказать, – продолжал он, беря ее за руку, – что раньше я даже не думал о том, что моя погруженность в книги стала бегством. Очень может быть, ты права, но, если так, отец оказал мне хорошую услугу.

– И все равно, тебе нелегко было чувствовать себя непохожим на Бутруса. Над тобой насмехались за то, что ты столько времени тратишь на учение, нарочно уклоняешься от дворцовой жизни – однажды ты говорил, что «с точки зрения темперамента, интеллекта и во многом нравственности совершенно не подходил к жизни во дворце».