Обноженный - [46]

Стандартное школьное пожелание: «засунь писало — себе в какало». Такой… ученический сленг. Очень похоже на финский язык. Дорожные указатели типа: «Hujakkalla 10 km» — всегда приводили меня в глубокую задумчивость.

Циркуль — сделал, транспортир — сделал, теорему Пифагора — вспомнил, пи-эр-квадрат — на стене ножиком вырезал. «Показатель степени»… показал. Пятый постулат Евклида… стишок неприличный сочинил. «Стереометрию винных бочек, преимущественно Нюрнбергских» — не читали? А я вот читал, но запамятовал. Придётся самому заново придумывать.

Изобилие учеников создавало одни проблемы, но решало другие.

Оказалось возможным скомплектовать нормальные классы. Картинки русской земской школы второй половины 19 века, когда за одним столом учатся и великовозрастные дылды, и невидимая над столом мелкота — удалось избежать.

Попутно исключил ситуации, когда в одном помещении у разных групп идут разные уроки. Всё-таки, обучение — дело шумное, незачем внимание детишек отвлекать.

Сформировав классы, поставив учителей по разным учебным предметам, изменяя методику преподавания, удалось построить нормальную технологию обучения.

Снова: технологию нормального педпроцесса удалось запустить только потому, что была преодолена пресловутая «узость средневекового рынка».

Достаточно много учеников — сирот, которым некуда деваться, которых я кормлю. Достаточно учителей — моих людей, которые у меня на содержании. Достаточно помещений, которые тоже построены на моё серебро.

Черчилль говорил: самое выгодное капиталовложение — вложение в подрастающее поколение. Делаем по Черчиллю.

Из первых последствий такого… избытка учеников — их свобода. Ребёнок пришёл в училище, а учиться не хочет. В нормальной здешней школе немедленное и очевидное следствие — порка. А у меня — дерьмократия с либерастией:

— Не хочешь учиться — не надо. Пойдёшь на лесосеку.

— Дык… ну… я ж маленький!

— А там ветки таскать требуется. Они тоже небольшие.

Внутреннее, из души моей, из других времён воспринятое, неприятие телесных наказаний ставило меня в постоянное противодействие здешним законам и обычаям. На «Святой Руси» битьё, порка, клеймение, ослепление, отсечение членов… — явления весьма распространённые. «Русская Правда» таких мер воздействия предусматривает мало. Заменяя, хоть бы и частично, сии общенародные традиции на штрафы-виры, она была, безо всякого сомнения, законом весьма человеколюбивым.

Однако же сироты мои вирами наказываемы быть не могли, ибо имения своего не имели. Не имея возможности употребить ни порку, ни виру — вынужден я был искать иные способы наказания. Перейдя во Всеволожск, оказался я в сходном положении — с новосёлов и взять-то нечего. Потому, составляя свою «Всеволожскую Правду», употребил я эту, школярскую идею, установил в наказание злодеям — каторгу. Сия новизна многих безобразников испугала. Особенно из числа вятших, привыкших от суда откупаться серебром, а не годами жизни своей. А что мало кто из моей каторги живым выходит… так жизнь такая, на всё воля божья.

Мой либерализм… не надо иллюзий: основная масса детей живёт в интернате, фактически — в казарме. Каждый… не шаг — вздох просматриваются и прослушиваются. Всё локально, ограничено во времени и пространстве. Все и всё — в моей воле. Вот я и погоняю.

Моя цель: совместить максимум с минимумом. Вбить максимум необходимых знаний и навыков за минимальное время. И дело не только в том, что я за это плачу, что я знаю — сколько стоит мне каждый день функционирования этого… училища. У меня нарастающее ощущение цейтнота: надо скорее выучить этих. Выучить хорошо. Чтобы они учили следующих, чтобы они делали нужное мне, чтобы они стали менять вот это… всё, что называют «Святая Русь».

Процесс, если не собственно обучения, то — воспитания, идёт непрерывно, круглосуточно. Частной, приватной жизни у учеников нет. У учителей… да, в общем-то, тоже. Казарма. Или — большая семья. Какая приватная жизнь может быть у человека в средневековой усадьбе?! Использую это для интенсификация просвещения…

Пришлось добавить учителей. Фриц вдалбливает счёт. Поэтому у меня все детишки таблицу умножения выучили на двух языках. Но как Фриц матерился по-немецки, когда я ему деление уголком показывал!

Звяга — уроки труда. Плотницкое дело русскому человеку всегда пригодиться. И мне на пользу — доски струганные пошли. Отчего, ну скажем так, громко — «мебель» появилась. Вообще, при правильной организации, процесс обучения даёт кучу полезных в хозяйстве вещей.

Например, они лыж понаделали. У меня теперь лыжи появились! Коротковатые, конечно. Как для биатлона — на 4 сантиметра меньше роста. Но при моей манере каждый день по два десятка вёрст наматывать — просто предмет первой необходимости.

И остальных ближников своих на лыжи поставил. Смеху было…

Все валятся и валяются. На каждой горке вся моя команда — как костяшки домино — веером по сторонам. Здоровые ж мужики, а как щенки слепые! Кроме голяди да Могуты никто на лыжах ходить не умеет. Охотнику это надо, а остальные зимой дома сидят. Или на дровнях катаются.

Охотники… Опять не так! Охотник на лыжах — ходит. Лыжи широкие, короткие, подбиты мехом ворсом назад — чтобы назад не скользили. Это потому, что у охотника лыжных палок нет. Идёт себе дядя по лесу тихонько, по сторонам поглядывает, следы читает, «потропляет»…