Обнаженный меч - [128]

Шрифт
Интервал

Ужас охватывал подозрительное сердце Афшина. "Может, Бабек у меня под носом, прячется где-то поблизости. А не набросится ли он на меня, когда я буду спать? От Бабека всего можно ожидать. Видел, как его сын Атар оттяпал башку Мухаммеду… Нет, надо все обыскать снова. Если б он тогда поддался уговорам… Но слишком широк был его размах. Хотел сделать самостоятельным государством весь Азербайджан с Хорасаном в придачу. Надо мне придумать что-нибудь основательное. Кто может укрыть Бабека? Может, эти упрямые, не знающие страха курды дали ему прибежище в своих краях? Выдумали тоже, мол, между ними молочное родство. Может, использовать Сахля ибн Сумбата? Он хитер и очень хочет услужить мне сейчас, когда я одержал победу".

Афшин призвал к себе Сахля ибн Сумбата. Они толковали долго. Афшин сказал, что он позабыл их прежние распри. Если схватит Бабека и выдаст ему, Афшину, будет назначен правителем Армении. Это он особо выделил: "Тогда вы самостоятельно, по своему усмотрению, будете управлять своей страной".

Сахль ибн Сумбат дружил с Бабеком тогда, когда халифские кони топтали Армению вдоль и поперек. Оба даже заключили совместный договор с византийским императором Феофилом. А теперь другие дни настали. У всех на устах было имя Афшина.

Получив надлежащие указания от Афшина, Сахль ибн Сумбат возвратился в свою крепость. Армянские князья теперь желали дружить с Афшином. Они не надеялись, что Бабек воспрянет.

Сахль ибн Сумбат днем и ночью думал, как бы поскорее схватить Бабека, выдать Афшину и прославиться, получить привилегии. У него в ушах звучало назидание покойной матери: "Смотри в какую сторону дует ветер". Сахль говорил: "Если не окажу услугу, Афшин внезапно захватит Армению, отправит и меня со связанными руками-ногами в Самиру. В молодости, когда я сражался с халифами, однажды попал к ним в плен. Сколько лет пробыл в Багдаде заложником! Эти бедуины бывают злее верблюдов. Больше не хочу попасть им в лапы! Где же может быть этот Бабек? Уже зима. Перед Афшином я виноват".

Сахль словно бы иголку в Мавданской[148] долине искал. Он со своими людьми, осматривал каждую пещеру. Стояла зима и все вокруг покрылось снегом. Камни и скалы словно бы изо льда были отлиты.

В такую-то пору Сахль ибн Сумбат с несколькими всадниками выехал на охоту. Охота была предлогом. Сахль напал на след Бабека. Конские следы привели его к большой пещере в горловине Мавданского ущелья. Вдруг сокол Сахля взлетел с его плеча. Увидел джейранье стадо. Животные мчались к пещере. Сокол всполошил их. Сахль взревел:

— Стреляйте скорее!

Всадники Сахля погнали своих скакунов за джейранами. Сразу несколько стрел полетело в джейранов. На снегу показались кровавые пятна. Уцелевшие джейраны кинулись в пещеру, но тотчас же испуганно выбежали из нее. Сахль понял, что в пещере есть люди. Его охватило предчувствие: "Наверно, Бабек здесь. Вчера чабаны видели незнакомого всадника. О, если б это был Бабек!.."

Сахль нашел того, кого искал. Войдя в пещеру, обнялся с Бабеком, как будто с братом, которого не видел целую вечность. В пещере, кроме Бабека и Абдуллы, было еще семь вооруженных всадников. Бабека сопровождали джебельские курды. Сахль ибн Сумбат поздоровался и с ними. Потом перекрестился. Поблагодарил бога, что видит Бабека живым-здоровым и пустил в ход свое сладкоречив.

— Бабек, считай, что ты у себя дома. Да, просьба такая — извольте пожаловать в крепость.

Бабек молчал и многозначительно разглядывал Сахля: "Нет ли у него иных намерений?!"

Сахль принялся его уговаривать:

— Идем, идем, дорогой мой. Я собирался в Базз на помощь, но путь преградили воины Афшина. Перейти Араке мне не удалось. Клянусь богом, я никогда не лгу. Идем! Садитесь на коней!

Сахля пугал испытывающий взгляд Бабека. Однако он старался изгнать страх из сердца, вести себя как ни в чем не бывало. Сахль так искусно притворялся, что и собственное сердце не могло разобраться в нем. Большие, коварные зеленые глаза его увлажнились от радости. Улыбались даже его широкие усы, схваченные льдом. Он то клялся крестом, висевшим у него на шее, то призывал в свидетели Иисуса Христа, стремясь убедить, что всегда был предан Бабеку и сейчас сохраняет эту преданность. Приглашал Бабека в замок по-дружески радушно, от всего сердца. Бабек не знал — верить Сахлю, или нет. "Может, этого невзрачного коротышку-лиса Афшин подучил и подослал ко мне? Если так, я проткну его глазища стрелами. А, может, он искренен, и я напрасно подозреваю его? Ведь мы с ним пуд соли вместе съели".

— Кто там, в твоем замке? — спросил Бабек уклончиво и посмотрел Сахлю в глаза.

Тот, не моргнув глазом, ответил:

— Повелитель, в замке только мои люди. Кто же там еще может быть? Но в замок мой сейчас мы не сможем отправиться.

Потом Сахль пояснил, что на всех дорогах, ведущих в Византию, Афшином выставлены засады, в пути всякое может случиться. Сахль уговорил Бабека переждать пока несколько дней в замке его друга, на берегу Аракса. Это надежный замок. А как опасность минует и все уляжется, поедем в Шеки, а оттуда — в Византию… Заключим договор с императором Феофилом. Ибо теперь Афшин тут не даст мне покоя, мне предстоит или умереть, или найти поддержку и сражаться с ним. Предпочтительней, конечно же, второе.


Рекомендуем почитать
В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.


Школа корабелов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дон Корлеоне и все-все-все

Эта история произошла в реальности. Её персонажи: пират-гуманист, фашист-пацифист, пылесосный император, консультант по чёрной магии, социологи-террористы, прокуроры-революционеры, нью-йоркские гангстеры, советские партизаны, сицилийские мафиози, американские шпионы, швейцарские банкиры, ватиканские кардиналы, тысяча живых масонов, два мёртвых комиссара Каттани, один настоящий дон Корлеоне и все-все-все остальные — не являются плодом авторского вымысла. Это — история Италии.


История четырех братьев. Годы сомнений и страстей

В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.


Дакия Молдова

В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.


Лонгборн

Герои этой книги живут в одном доме с героями «Гордости и предубеждения». Но не на верхних, а на нижнем этаже – «под лестницей», как говорили в старой доброй Англии. Это те, кто упоминается у Джейн Остин лишь мельком, в основном оставаясь «за кулисами». Те, кто готовит, стирает, убирает – прислуживает семейству Беннетов и работает в поместье Лонгборн.Жизнь прислуги подчинена строгому распорядку – поместье большое, дел всегда невпроворот, к вечеру все валятся с ног от усталости. Но молодость есть молодость.