Обнаженная - [10]
Маріано знакомился постепенно съ пріемами, благодаря которымъ донъ Рафаэль создавалъ свои чудныя произведенія искусства, вызывавшія крики восторга у его пріятелей канониковъ и у богатыхъ дамъ, заказывавшихъ ему образа. Когда старый худажникъ собирался приступить къ воспроизведенію на полотнѣ Пречистой Лѣвы, постепенно наводнявшей своими изображеніями церкви и монастыри провинціи, онъ вставалъ рано утромъ и шелъ въ мастерскую, не иначе, какъ предварительно исповѣдавшись и причастившись. Онъ чувствовалъ въ себѣ внутреннюю силу и искренній подъемъ духа, а если посреди работы являлся вдругъ недостатокъ въ нихъ, то онъ снова прибѣгалъ къ обычному источнику вдохновенія.
Художникъ долженъ быть чистъ душою и тѣломъ. Донъ Рафаэль далъ обѣтъ дѣвственности, когда ему было уже за пятьдесятъ лѣтъ; конечно, это было поздновато, но запозданіе явилось отнюдь не потому, что онъ не зналъ раньше этого вѣрнаго средства достигнуть полнаго идеала небеснаго художника. Супруга его, преждевременно состарившаяся отъ безчисленныхъ родовъ и подавленная вѣрностью и тяжеловѣсною добродѣтелью мужа, сократила свои супружескія обязанности до того, что лишь молилась съ мужемъ по четкамъ и пѣла съ нимъ гимны Пресвятой Троицѣ по вечерамъ. У нихъ было нѣсколько дочерей, существованіе которыхъ лежало тяжелымъ камнемъ на совѣсти маэстро, какъ напоминаніе о постыдномъ матеріализмѣ. Но однѣ изъ нихъ уже подстриглись въ монахини, а другія собирались послѣдовать примѣру сестеръ, и ореолъ идеализма выступалъ все явственнѣе вокругъ художника по мѣрѣ того, какъ эти свидѣтельницы его грѣховности исчезали изъ дому и скрывались въ монастыряхъ, гдѣ онѣ поддерживали художественный престижъ отца.
Иной разъ маэстро оставлялъ работу въ нерѣшимости, когда Пречистая Дѣва выходила одинаковой подрядъ на нѣсколькихъ образахъ. Въ такихъ случаяхъ донъ Рафаэль говорилъ своему ученику таинственнымъ голосомъ:
– Маріано, поди скажи сеньорамъ, чтобы завтра не приходили. Я буду писать съ модели.
Мастерская оставалась въ такіе дни запертою для священниковъ и прочихъ почтенныхъ друзей маэстро. Вмѣсто нихъ тяжелою поступью являлся городовой Родригесъ, съ окуркомъ сигары подъ жесткими торчащими усами и съ саблей на боку. Онъ былъ выгнанъ съ жандармской службы за пьянство и жестокость и, оставшись безъ дѣла, обратился, по непонятному наитію въ модель для художниковъ. Набожный донъ Рафаэль, слегка трусившій Родригеса, внялъ его усиленнымъ просьбамъ и устроилъ ему мѣсто въ полиціи. Послѣ этого Родригесъ не пропускалъ ни одного удобнаго случая выразить маэстро свою бульдожью благодарность, похлопывая его своими огромными лапами по плечамъ и дыша ему въ лицо никотиномъ и алкоголемъ.
– Донъ Рафаэль! Вы – мой второй отецъ! Пуеть только попробуетъ кто-нибудь тронуть васъ, и я отрублю ему вотъ это, и то, что еще ниже.
Но мистикъ-маэстро, довольный въ глубинѣ души такимъ покровительствомъ, краснѣлъ и махалъ руками, чтобы угомонить грубое животное.
Родригесъ бросалъ свое кепи на полъ, отдавалъ Маріано тяжелое оружіе и, съ видомъ человѣка, хорошаго знающаго свои обязанности, доставалъ изъ сундука бѣлую шерстяную тунику и голубую тряпку въ видѣ плаща, накидывая обѣ себѣ на плечи ловкими, привычными руками.
Маріано глядѣлъ на него съ изумленіемъ, но безъ малѣйшаго желанія смѣяться. Это были тайны искусства, разоблаченія доступныя лишь такимъ, какъ онъ, которымъ выпадаетъ на долю счастье жить въ непосредственной близости великаго маэстро.
– Готово, Родригесъ? – нетерпѣливо спрашивалъ донъ Рафаэль.
Родригесъ выпрямлялся въ своемъ купальномъ туалетѣ, причемъ голубая тряпка свисала у него съ плечъ, складывалъ руки, какъ для молитвы, и устремлялъ жестокій взоръ въ потолокъ, не выпуская изо рта окурка, который палилъ ему усы. Маэстро нуждадся въ модели лишь для одѣянія Пречистой Дѣвы, т. е. для изученія складокъ небеснаго плаща, подъ которымъ не должно было обрисовываться рѣшительнаго ничего похожаго на округлости человѣческаго тѣла. Ему никогда не приходило въ голову мысль писать образъ Божьей Матери съ женщины; это значило, по его мнѣнію, вгіасть въ матеріализмъ, прославить бренное тѣло, призывать искушеніе. Родригесъ вполнѣ удовлетворялъ его; художникъ долженъ всегда оставаться идеалистомъ.
А модель продолжала стоять въ мистической позѣ, подъ безконечными складками голубого и бѣлаго одѣянія, изъ подъ котораго виднѣлись тупые носки сапогъ городового; гордо откинувъ назадъ сплющенную, грубую голову со щетиною на макушкѣ, она кашляла и отплевывалась изъ за дыма сигары, но не сводила глазъ съ потолка и не разъединяла рукъ, сложенныхъ въ молитвенной позѣ.
Иной разъ, утомившись отъ молчанія трудящагося маэстро и его ученика, Родригесъ начиналъ издавать мычаніе, принимавшее постепенно форму словъ и выливавшееся въ концѣ концовъ въ разсказъ о подвигахъ его героической эпохи, когда онъ былъ жандармомъ и «могъ задать здоровую трепку каждому, уплативъ за это потомъ бумаженкою». Пречистая Дѣва оживлялась при этихъ воспоминаніяхъ. Ея огромныя руки разъединялись тогда, почесываясь отъ пріятно-драчливаго зуда, изысканныя складки плаща разстраивались, глаза съ красными жилками переставали глядѣть вверхъ, и она повѣтствовала хриплымъ голосомъ о страшныхъ ударахъ палками, о людяхъ, которыхъ хватали за самыя болѣзненныя части тѣла, и которые падали на землю, корчась отъ боли, о разстрѣлѣ арестованныхъ, изображавшихся въ докладахъ бѣглецами; а для приданія пущей выразительности этой автобіографіи, повѣтствуемой съ животною гордостью, она пересыпала свой разсказъ междометіями, касавшимися самыхъ интимныхъ частей человѣческаго организма и лишенными всякаго уваженія къ первымъ персонажамъ небеснаго двора.
«Открывая дверь своей хижины, Сенто заметилъ въ замочной скважине какую-то бумажку.Это была анонимная записка, переполненная угрозами. Съ него требовали сорокъ дуро, которыя онъ долженъ былъ положить сегодня ночью въ хлебную печь напротивъ своей хижины…»Произведение дается в дореформенном алфавите. Перевод: Татьяна Герценштейн.
«Четырнадцать месяцевъ провелъ уже Рафаэль въ тесной камере.Его міромъ были четыре, печально-белыя, какъ кости, стены; онъ зналъ наизусть все трещины и места съ облупившеюся штукатуркою на нихъ. Солнцемъ ему служило высокое окошечко, переплетенное железными прутьями, которые перерезали пятно голубого неба. А отъ пола, длиною въ восемь шаговъ, ему едва ли принадлежала половина площади изъ-за этой звенящей и бряцающей цепи съ кольцомъ, которое впилось ему въ мясо на ноге и безъ малаго вросло въ него…»Произведение дается в дореформенном алфавите.
Роман Висенте Бласко Ибаньеса «Кровь и песок» появился в начале 1908 года и принадлежит к циклу философско-психологических произведений. Вокруг этого романа сразу же после его появления разгорелись жаркие споры. Это и не удивительно; Бласко Ибаньес осмелился поднять голос против одного из самых популярных на его родине массовых зрелищ — боя быков, которым многие испанцы гордятся едва ли не больше, чем подвигами своих предков.
Пронзительный, чувственный шедевр Бласко Ибаньеса более ста лет был под запретом для русского читателя! Страсть и любовь, выплеснутые автором на страницы книги просто завораживают и не отпускают читателя до последней строки…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Почти полтысячелетия античной истории, захватывающие характеры и судьбы Нерона, Ганнибала, Гипатии, встают со страниц этого сборника.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.