Обмануть судьбу - [90]

* * *

– Она будет жить с нами. Что ей в избе одной делать, Василий, – муж не смотрел на Анну и, казалось, даже не слышал сказанные слова. Его руки плели верёвку, медленно, совсем не так ловко, как раньше. – Муж, ответь мне.

– Что ответить, мать?

– Тебе ее не жалко?

– Моя жалость умерла той ночью, когда мы искали ее, сбежавшую из-под замка.

– Она будет жить с нами.

– Запрещать не буду. Пусть живет – Он вышел во двор с конопляной веревкой в руках.

Анна не узнавала Василия. Он, баловавший когда-то младшую дочь, не сказал ей ни слова утешения. Никогда не приходил в избу кузнеца, где тихая Аксинья коротала свои нескончаемые дни и ночи. Будто ее не существовало, как не было и скандала, который обсуждали на каждой завалинке.

– Феденька, ты сестре помоги. Вещи соберите все, и сюда.

– Хорошо, матушка.

Федор побежал на другой конец деревни к Аксинье, а София недовольно посмотрела на свекровь.

– Сама бы она не справилась? На дурные дела она горазда.

– Софьюшка, не надо так.

Невестка замолкла, но долго еще хмурила светлые тонкие брови и накричала безо всякой причины на крутившегося под ногами сына.

* * *

– Все собрано уж. Посидим, брат, на дорожку.

Аксинья села на тюк с барахлом и оглядела избу. Бесславно закончилось ее замужество. Молодая, и двадцати пяти лет нет. А ни ребеночка, ни мужа. Только дурная слава и сарафаны с бусами.

– Кис-кис.

– Кота зовёшь?

– Потерялся Уголек мой. Пошли.

Она прикрыла волосы темным платком, сгорбила спину. Идти через всю деревню – для нее это было худшим испытанием.

– Вон, смотри. Ёнда идет!

– Смотри, ноги еле переставляет. Столько на раскорячку провела.

– Ходит, и не стыдится, еще голову задирает, – это Авдотья, старая мать Агаши.

– Я б таких топила, – это Зоя.

– Аксинья, поздоровайся хоть. Иль мы рылом не вышли. Со Строгановым повелась, возгордилась, – зубоскалила Марфа. – Мужа в Сибирь, а сама в хоромах сладких будешь жить с богатым купцом.

– Ты не слушай, Оксюша, – шептал Федор. Он подвинулся поближе к сестре, прижался своим крепким боком.

– Спасибо тебе.

– Ведьма, – закричал тонкий мальчишеский голосок. – Получай!

Коровья лепешка ударилась об ногу Аксиньи и упала рядом. По голосу узнала она младшего сына Демьяна-переселенца.

– Бей ведьму, – поддержали его другие мальчишки.

Федор закрыл собой Аксинью и, ухватив тюки с вещами, медленно двигался к дому.

Бабы не утихомиривали разошедшихся оболтусов. Смотрели и улыбались. Озорники уже стали хватать камни, спасавшие дорогу от осенней слякоти. Камешек ударил Аксинью по руке, другой больно укусил щеку. Ее охватывал ужас. Это ее родная деревня? Это те люди, кого она знает с детства?

Никто так и не выяснил потом, которой из зеленых недорослей бросил тот камень. Федор враз обмяк и упал. Вмятина на левом виске наливалась синевой, а Аксинья – ужасом.

Она положила голову брата на свои колени. Его сотрясала дрожь, кривились губы, глаза закатывались.

– Федя, Феденька, ты что ж… Сейчас примочку сделаем… Хорошо будет. Нельзя тебе умирать, мне можно, – Она сама не понимала, что шептала.

– Темнота, сестренка… Темно…

Губы скривились. Федор вздрогнул и затих. Аксинья сразу, до боли, до крика отчетливо поняла: брат умер. Его больше нет.

– Вы, вы его убили, нелюди, – закричала она. И сама поразилась своему голосу. Низкий, дикий, он разнесся на всю деревню.

Аксинья осторожно положила голову Феди на куль с добром и встала. Она медленно крутилась и смотрела на толпу.

Теперь никто не смеялся. Озорники, что недавно кидались камнями, попрятались за спинами матерей.

– Я виновна. А он-то что вам сделал?

– Сыночек, – казалось, через мгновение прибежала Анна. И рухнула рядом с ним на землю. – Лучше б я вместо него лежала здесь, – безжизненным голосом прошептала Анна и прижала к себе Федора.

– Анна, пойдем. – Василий закрыл сыну глаза и подхватил жену под руки. Она, как куль, повисла на его руках.

Аксинья смотрела вслед родителям и не отходила от тела брата, будто цепной пес. Она встала на колени, развязала платок, вытерла кровь с его лица, тщательно, будто был в этом какой-то смысл, гладила по голове, ворошила упругие кудри.

– Херувим, – нежно шептала она и не замечала, что влага стекает по ее щекам и капает на брата мерной капелью.

– Федяяяяяяааа! – Сердце бухнуло вниз, отозвалось резкой болью.

Софья.

Она бежала, а на руках ее лопотал улыбчивый, кудрявый Васенька. Ноги в льняных портянках торчали из-под рубашки, он вырывался из рук матери, брыкался и всем видом своим показывал: «Пусти».

Софья выполнила его желание, почти кинув его в руки Аксиньи. Софья прижала к себе темную взлохмаченную голову мужа, резко, властно. Завыла над ним, как волчица, потерявшая своего волка.

– Яааа, – тянулся малец к отцу. Аксинья сжала его горячую ручку.

– Устал тятя, отдыхает. Пойдем домой, – говорила она, а сама продолжала стоять.

– Софья, ты успокойся. Федора мужики унесут в избу. И ты ступай, – увещевала бабу Марфа.

Лицо Софии стало безобразным: опухшее, с выделявшимся темным пятном, оно было искажено ненавистью.

– Что вы… Чтоб она сдохла… – шептали ее губы. – Как жить-то без тебя, касатик мой!

Марфа отошла подальше и перекрестилась.

Только к вечеру молодую вдову, страшную, что-то бормочущую, смогли увести домой Георгий с Василием.