Обмануть судьбу - [81]

– А может, плата идет и за одно дело, кузнечное, и за другое, постельное, – хохотали соседки. – Семейный подряд.

* * *

В промозглый августовский день к Аксинье пришла нежданная гостья. Рыжик обшарила глазами избу. Уселась в красном углу без приглашения. Аксинья мерзла, куталась в цветастый платок, подаренный мужем. В ту памятную ночь, когда сбежала она из-под замка, когда пренебрегла отцовской волей. Платок истрепался, выцвел, но по-прежнему грел плечи хозяйки.

Гостья молчала. Пухлые губы шевелились, пальцы гладили вышивку на широком подоле.

– А платок мой, – сказала Ульяна, – мой.

– Ты о чем, подруга? – Голос дрогнул, изменил Аксинье.

– Какие ж мы подруги-то? Сама подумай. Враги мы с тобой, Аксинья.

– Иди домой, Ульяна. Не хочу я пустые разговоры вести.

– Зря. Я тебе могу много интересного рассказать. Хочешь?

– Нет… – Аксинья встала. Дрожь пробежала по ее узкой спине.

– Бедняжка ты, ни одного детенка. Мужу твоему-то не страшно. Оставил кровинушку…

– Уходи!

– Дура ты… Знахарка, ведунья… А тупее братца скудоумного! Ничего ты не видишь перед носом своим.

Ульяна

Рыжик почти не помнила матери, ее запаха, голоса, ласковых слов. Она надеялась, что рыжеволосый милый лик, который видится ей во снах, – матушка. Побожиться в этом она не смогла бы. Отец не любил разговаривать о Дарье. Суровый мужик считал это баловством.

Пяти лет не было Ульяне, когда осталась она без матери, без ее заботы и тепла. Девочку отдали на воспитание Евсевии, бабке по отцу. Та женщиной была строгой, баловства никакого не допускала и держала внучку в ежовых рукавицах. Так же она строила детей своих, двух дочерей и беспутного Лукьяна. Бабка проводила ночи на коленях перед образами. Она мечтала отдать сына или дочь в монастырь. Дети удались не в нее, были не чужды мирским радостям. Тогда Евсевия стала грезить: мол, внучка, Ульянка станет невестой Христовой. Что с этого бы получилось, неизвестно. Вряд ли что хорошее, учитывая, что Ульянка девкой была шебутной. Проверить это не удалось – бабка умерла во сне.

Ульяна, как и положено, надрывалась от плача во время поминального обряда, а в душе ликовала – наконец-то она будет предоставлена самой себе. Но десятилетке отец хозяйкой избы быть не позволил. Кстати, сдружилась она с соседской Аксиньей и была отдана под пригляд Вороновых.

Для девочки Анна и Василий стали теми родителями, заботливыми, внимательными, мудрыми, которых у нее не было. От всего своего маленького сердца она их полюбила, пыталась стать им дороже Аксиньи.

Но не смогла.

На первом месте для матери и отца всегда была родная дочь. А Рыжик – да, почти родная, забавная, любимая, голосистая. Почти. Когда Аксинья сильно простыла, испуганная Анна проводила ночи напролет у ее постели, не обращая внимания на Ульяну. Девочка это запомнила и возненавидела… Аксинью…

Даже соболек, подаренный отцом, и тот пошел в руки Аксиньи, а хозяйку свою цапнул за палец. Рыжик исхитрилась его приманить на куриную требуху. Тонкая шея в ее сильных пальцах сломалась в раз. Был зверь – и нет его.

Она боялась показать темноту души своей словом или усмешкой, поступком или взглядом, понимала, что ее могут выкинуть из дружной семьи. Так Ульяна, милый Рыжик, с детства освоила искусство притворства. Она могла улыбаться, хвалить, угодничать, в душе желая растерзать, накричать, унизить. Всегда она чувствовала потребность хоть в чем-нибудь да превосходить Оксюшу – в рукоделии ли, в пении, в густоте косы.

Когда Ульяна рано стала округляться, заневестилась, это радовало ее, как ничто другое. Наивная подруга хвалила ее косы, ее пышную стать без всякого злого умысла, а Ульяне виделась в каждом слове зависть – то самое чувство, которым она была полна до краев и не могла расплескать эту полную чашу.

Детские забавы с деревенскими мальчишками стали для Ульяны опять поводом показать свое превосходство, свое безразличие к опасностям. Да и льстило Ульяне безграничное уважение Лешки и Семки. Наглый, острый на язык сын Ермолки-пьяницы дергал Ульяну за косу, совал ей дохлых сверчков за шиворот. За что получал от нее тумаки. И скоро всем стало понятно – пройдет несколько лет, и будет сыграна свадебка. Эти двое друг другу подходили необычайно.

И не стало Лешки. Где-то у обочины государевой дороги закопали его косточки.

С первого взгляда, брошенного на кузнеца, Ульянка поняла, что Григорий – ее судьба. Он вырвет ее из мира нелюбви и пренебрежения, он даст ее томящемуся телу то, что оно так отчаянно просит. Потому Ульяна выспрашивала у Василисы о ночных забавах с мужем, потому хотела понять, что же ее ждет во взрослом мире, в замужестве, в постели с кузнецом.

Ни зазывные взгляды, ни проникновенные песни, ни колыхания пышной груди не помогали. Девка видела, что порой глаза кузнеца с мимолетным интересом скользит по ее пышной фигуре, но взгляд не задерживается.

Ульяна попросила у старой знахарки приворотное зелье. Глафира сначала выспросила: кого приворожить хочет девка, почему да как. И огорошила: «Кузнец не твой суженый. Приворот только погубит его, уморит, а ближе к тебе не сделает». «Знала, старая ведьма, что зреет у Гришки с Аксиньей любовь, потому и встала стражем на пути к моему счастью», – догадалась потом Ульянка.