Обмануть судьбу - [82]

Чутко следила за каждым взглядом, каждым движением кузнеца и раньше подруги поняла, что он к Аксинье неравнодушен, что не может противиться своему желанию смотреть на ее каштановую головку, касаться ее руки, слышать ее голос, насмешничать над ней.

Страх и ненависть темными змеями сплетались в душе Ульяны. «И здесь она, злодейка, меня опередила», – в бессилии скорчившись в своей темной избе, выла она.

Оставалась одна надежда: заботливая дочь, Аксинья не помыслит о другом мужчине, кроме своего жениха Микитки. И надежда эта рухнула, когда Ульяна, заметив выскользнувшего вечером из избы кузнеца, проследила за ним.

Идя по узкой тропе, Григорий не смотрел по сторонам, иначе увидел бы крадущуюся Ульяну, пышную фигуру которой не могла скрыть молодая листва. С болью смотрела она на подругу и кузнеца, оживленно болтавших на берегу Усолки. Они не целовались, даже близко друг к другу не подходили, но между ними уже протянулась та нить, что связывает любящих людей.

Ульяна наблюдала за подругой, видела, как влажно блестят у той глаза, как порой румянец окрашивает нежный цвет ее лица и ждала… Ждала, когда же подруга признается ей и начнет поверять свои сердечные тайны. Тут бы уж Ульянка нашла, что сказать. К ее удивлению, Аксинья хранила в тайне свидания с Гришей. «Не ждала от нее, стервятницы, такого…Осторожная сучка», – злилась она.

А когда Аксинья засела дома и перестала ходить на свидания, Ульяна выждала день и, подкараулив возвращающегося впотьмах Григория, сказала:

– Утварь прохудилась. Поможешь?

– Да. Завтра заберешь, – сухо ответил кузнец, забрав посуду.

– А угостить меня, Гриша, ничем не хочешь? – осмелилась девка.

– Нет. Не хочу. Уходи.

– А я не уйду, – внезапно обхватила широкую грудь кузнеца Ульянка. – Как ни прогоняй, на пороге лягу, а не уйду.

Ее пышная грудь прижималась к мужской спине, горячая рука прожигала рубаху Григория, и скоро она почувствовала, как быстро заколотилось его сердце, как участилось дыхание. Здоровый мужик не мог не отозваться на открытый призыв. Не тратя времени на объятия, кузнец завалил ее на лавку, потискал, вошел в податливое тело.

Сначала взвизгнув от боли, Ульяна забыла обо всем. Она не ошибалась. Григорий нужен был ей, нужен весь, от крупных его рук, пахнущих железом, до мощной груди и горячих бедер, так тесно прижатых к ней. От боли не осталось и следа, она растворилась в мощном вихре похоти. Самое главное удовольствие приносила мысль: «Я перехитрила Аксинью. Он мой. Он меня полюбит. Не может после такого не полюбить»!

Несколько раз удовлетворил с Ульяной свои плотские желания Григорий в тот вечер. Ульяне стоило усилий сдерживать слезы боли. Ждала она благодарности, ласки, слов хороших, а в ответ получила только:

– Иди домой.

И все.

Еще не раз Ульяна умоляла Григория о милости, прокрадывалась, как кошка, в его избу. Кузнец скоро жалел о содеянном – попалась она ему под разгоряченную руку, вернее сказать, под разгоряченный уд.

– Блуди, Ульянка, с кем другим, я тебе не помощник, – услышала она однажды ночью.

Шли дни, и, когда парень понял, что дала ему Аксинья отворот-поворот, сам нашел Ульяну, проскользнул ночью в ее избу.

– Иди ко мне, я ж знаю, скучала.

– Ничего ты не знаешь. – Ульяна отвернулась, чтобы не увидел парень, какой радостью горят глаза.

– А я тебе платок куплю. Красивый, заморский. С цветами большими, я знаю, тебе такие нравятся. Завтра в город поеду и куплю.

– Гриша, не уходи больше. Не бросай меня.

Он долго терзал ее истомившуюся плоть. А когда семя и злость вышли наружу, Григорий смотрел через мутное окошко на лучину в окне Вороновых. Ульяна видела в его глазах тоску и исходила от злобы – с ней валяется в постели, ее сжимает в руках, а тоскует по проклятой Аксинье.

– Всем хороша ты, загораешься быстро, как сухая трава. Бесстыжая, как продажная девка. Но не люба ты мне, – чуть не с сожалением сказал он ей в одну из таких буйных ночек.

Ульяна предвкушала тот момент, когда расскажет Аксинье про свои шашни с Гришей, как вдруг кузнец проговорил:

– Ты сама ко мне больше не ходи, и к тебе дорожку забуду. Другая мне нужна.

И платок с заморскими цветами так и не подарил.

Часто Ульяна представляла, как затянет ремешок на Аксиньиной тонкой шейке. Или будет держать темную голову под водой, пока тело не обмякнет.

Один раз прокралась она вслед за парочкой, увидела, как кузнец кинул свою рубашку да уронил туда Аксинью. Не выдержав, убежала. Скоро Ульяну стало мутить, набухла грудь, и, наслушавшаяся женских разговоров с детства, она поняла, что понесла. Первой мыслей было пойти к Григорию с новостью. Не решилась рассказать про ребенка. Пыталась вразумить, вернуть, говорила о страсти своей, а получила иное.

Прижав ее к кузне, Григорий тихо и внятно сказал:

– Ты лучше молчи о наших шашнях. Ничего особого у нас с тобой не было. Просто блуд взыграл, его мы с тобой и тешили. Ты в этих делах девка опытная – ничего не потеряла.

«Он даже не заметил, что у меня первым был», – прижгло Ульяну.

– Скажешь что Аксинье, ее родителям, кому в деревне, тебе мало не покажется, – неопределенно пригрозил он, а Ульяна испугалась. Что-то мрачное, жуткое было в его взгляде. Выполнит он свою угрозу, не пожалеет.