Обманщик и его маскарад - [42]

– Сэр, – с неизменным дружелюбием отозвался травник и достал одну из своих коробочек. – Меня глубоко огорчает человек, который считает природу опасной стихией. Хотя у вас отменные манеры, ваш голос звучит хрипло; похоже, у вас больное горло. Во имя оклеветанной природы, я дарю вам эту коробочку; у моего достопочтенного друга есть такая же, но для вас, сэр, это будет моим подарком. Через своих уполномоченных посредников, одним из которых я являюсь, природа рада облагодетельствовать тех, кто больше всего обижает ее. Прошу вас, возьмите.

– Прочь! Не подносите это ближе ко мне. Десять к одному, что там мина. Подобные вещи уже случались; редакторов газет убивали такими коробочками. Я же сказал, держите ее подальше от меня!

– Боже милосердный! Мой дорогой сэр…

– Говорю же, мне не нужны ваши коробочки, – он раскрыл двустволку.

– Возьмите ее… кха, кха! Возьмите ее! – вмешался старый скряга. – Хоть бы он дал мне одну бесплатно!

– Там ничего нет. Вы позволили себя одурачить: жаль, что у вас нет товарища.

– Неправда! – возразил травник. – И какого товарища он может пожелать, если я стою рядом с ним, и он доверяет мне? Что до обмана, разве можно так разговаривать с бедным стариком? Пусть даже его вера в мое лекарство бесполезна, разве можно лишать его воображаемой надежды на излечение от болезни? Разве это гуманно? Ведь вы, даже если у вас нет доверия, благодаря вашему природному здоровью можете обойтись без лекарства; но как жестоко пользоваться этим аргументом для тяжело больного человека! Это все равно, как если бы дюжий боксер в декабре прибежал в больницу и погасил там камин, потому что он, в своем здоровом состоянии, не нуждается в искусственном тепле, а дрожащие пациенты как-нибудь обойдутся? Прислушайтесь к голосу вашей совести, сэр, и признайте, что какова бы ни была природа доверия этого несчастного человека, отвергая ее, вы являете собой либо скудоумие, либо бессердечие. Разве вы так безжалостны?

– Да, это бедная душа, – сказал миссуриец, сурово глядя на старика. – И да, с моей стороны бессердечно слишком честно обращаться к такому человеку, как вы. Вы – последний утешитель в этой жизни, последняя сиделка у ложа больного. Хотя для некоторых это обещает здоровый завтрак, но для большинства оказывается слишком сытным ужином. Жирная пища, принимаемая на ночь, приводит к дурным снам.

– Что, во имя всего святого, – кха, кха! – о чем он толкует? – спросил старый скряга, гладя на травника.

– Хвала небесам! – вскричал миссуриец.

– Прошу вас, сэр, – обратился к нему травник, – за что вы воздаете хвалу?

– За то, что для некоторых правда оказывается не такой жестокой, как можно было бы ожидать, подобно заряженному пистолету, найденному дикарями или невежественными язычниками, среди которых он пробуждает скорее изумление, нежели ужас. Его особые качества и конкретное предназначение остаются неразгаданными, если только оружие не срабатывает само по себе из-за небрежного обращения.

– Я предпочитаю не гадать о смысле, вложенном в эти слова, – после некоторой паузы сказал травник со странным выражением смешанной боли и любопытства, как будто он сожалел о таком умонастроении и одновременно дивился, что могло стать его причиной. – Но, насколько я могу понять, общий строй ваших мыслей неблагоприятен, – добавил он. – В них есть сила, но когда сила имеет физический источник, она рано или поздно истощается. Вы еще можете отречься.

– Отречься?

– Да. Когда, подобно этому старику, вас настигнет злая немощь, когда вы окажетесь седым пленником в ваших покоях, то вы, – подобно заключенному в темнице итальянцу, о котором мы читали,[114] – с радостью припадете к груди того доверия, которое существовало в вашем нежном возрасте, трижды благословенного, если оно вернется в старости.

– Обратно в колыбель, да? Ну конечно, второе детство. Вы слишком слабы.

– Сжальтесь! Сжальтесь! – возопил старый скряга. – О чем все это? – кха, кха! Разве вы не собираетесь купить его лекарство? – добавил он, обратившись к миссурийцу.

– Прошу вас, почтенный друг, – сказал травник, который пытался выпрямиться, – не налегайте так сильно. У меня онемела рука. Обождите немного, скоро все устроится.

– Идите, – произнес миссуриец. – Идите и ложитесь в могилу, если не можете удержаться на ногах. Этот мир жесток к тем, кто опирается на других.[115]

– Что касается могилы, то ему до нее далеко, если он будет исправно принимать мое лекарство, – заметил травник.

– Кха, кха, кха! Он говорит правду. Нет, я – кха! – еще не собираюсь умирать… кха, кха, кха!

– Я одобряю ваше доверие, – сказал травник. – Но ваш кашель беспокоит меня и к тому же вредит вам. Прошу, разрешите мне проводить вас в постель; сейчас вам лучше прилечь. Наш здешний друг подождет моего возвращения.

С этими словами он увел старого скрягу, а после а после его возвращения беседы возобновилась.

– Сэр, – с достоинством и некоторой горячностью произнес травник. – Теперь, когда наш немощный друг удалился, я хочу выразить глубокое огорчение словами, которые вы себе позволили в его присутствии. Если не ошибаюсь, некоторые из них были умышленно направлены на то, чтобы зародить у пациента прискорбное недоверие и создать у него самое неприятное впечатление обо мне, его лечащем враче.