Обманщик и его маскарад - [30]
Последовала очередная немая сцена, где больной дал понять: «Прошу, оставьте меня в покое; знахари-шарлатаны бесполезны, как и глумление над ними».
И снова его сосед продолжил свою речь:
– Насколько мы, травники, отличаемся от них! Мы ничего не провозглашаем и не изобретаем. С посохом руке, мы проходим по лугам и по склонам холмов, любуемся природой и смиренно ищем ее лекарства. Подобно настоящим индейским знахарям, не умудренным в названиях и классификациях, мы знакомы с сущностью вещей, как преемники мудрого Соломона, знавшего все растения, от ливанского кедра до иссопа на стене.[84] Да, Соломон был первым из травников, но достоинства растений были высоко оценены и в следующие эпохи. Разве не написано, что «В такую ночь / Рвала Медея травы, чтобы юность / Язону возвратить».[85] Ах, если бы вы имели доверие, то могли бы стать новым Язоном, а я был бы вашей Медеей. Уверен, что несколько флаконов моего Целительного Общеукрепляющего Бальзама, вернули бы вам утраченные силы.
После этих слов раздражение и отвращение больного достигло такой степени, что возымело эффект обещанного бальзама. Восстав из бессильной апатии, мертвенно-бледный мужчина вздрогнул и возопил булькающим голосом, как будто воздух в его легких прорывался через множество разбитых сот:
– Изыди! Вы все на одно лицо. Само название лекаря и целителя позорит тебя! Годами я служил аптечной банкой для ваших мерзких экспериментов, и теперь страдаю от их последствий. Изыди! Я ненавижу тебя!
– Я проявил бы бессердечие, если бы оскорбился недоверием ко мне, вызванным горечью из-за чужих происков. Но позвольте тому, что искренне сочувствует…
– Изыди! Точно таким же тоном не более полугода назад ко мне обращался немецкий доктор из водолечебницы, откуда я теперь вернулся, на полгода приблизившись к могиле!
– Водолечебница? О, это фатальное заблуждение благонамеренного Прессница![86] Поверьте, сэр…
– Изыди!
– Нет, инвалид не всегда должен настаивать на своем. Только подумайте, сэр, как несвоевременно ваше недоверие! Вы очень слабы, и разве в слабости мы не должны больше доверять друг другу? Когда слабость повергает в отчаяние, то в тишине и доверии вы обретаете силу.[87]
Умерив свой бурный порыв, больной умоляюще посмотрел на него, как бы спрашивая: «С доверием приходит надежда, но какая надежда может быть для меня?»
Травник достал из кармана пиджака запечатанную картонную коробочку и с серьезным видом протянул ее больному.
– Не отказывайтесь. Возможно, это последняя надежда на выздоровление. Работайте над собой; призовите уверенность, возродите ее из пепла; боритесь за жизнь, и она вернется к вам.
Больной молчал, дрожа всем телом. Потом, немного овладев собой, он поинтересовался ингредиентами лекарства.
– Это травы.
– Что за травы, и каковы их свойства? Почему вы даете их мне?
– Этого нельзя разглашать.
– Тогда я ничего не приму от вас.
Спокойно глядя на бескровную, почти безжизненную фигуру перед собой, травник немного помолчал и сказал:
– Ладно, я сдаюсь.
– Почему?
– Вы больны, но философствуете. Вы больной философ.
– Нет, нет… только не философ.
– Но желание знать ингредиенты лекарства и причину моего намерения помочь указывает на философский склад ума, – так же, как последствия являются наказанием для глупца. Больной философ неизлечим.
– Почему?
– Потому что он лишен доверия.
– Но почему это делает его неизлечимым?
– Потому что он отвергает целебный порошок. Или же, если он берет его, лекарство оказывается пустышкой, хотя тот же самый порошок, полученный неграмотным селянином в сходных обстоятельствах, возымеет действие талисмана. Я не являюсь материалистом, но разум так воздействует на тело, что если доверия нет в одном, то нет и в другом.
Казалось, эти слова произвели впечатление на больного. Он задумался, размышляя над искренним ответом.
– Вы говорите о доверии, – наконец вымолвил он. – Как получается, что травник, уверенно прописывающий лекарство в других случаях, оказывается менее всего уверенным, когда нужно прописать его себе; или он испытывает недоверие к себе самому?
– Но он имеет доверие к собрату, к которому он обращается. И это нельзя поставить ему в укор, так как он знает, что когда тело лежит в прострации, разум не может стоять прямо. Да, в этот момент травник не доверяет себе, но не своему мастерству.
Больному явно не хватало знаний для обоснованного возражения. Но это его не беспокоило; казалось, он был рад аргументу, созвучному его желанию.
– Значит, вы даете мне надежду? – его запавшие глаза обратились к собеседнику.
– Надежда пропорциональна доверию. Вы получите от меня столько надежды, сколько может оправдать ваше доверие. Если все зависит от этого… – он поднял коробочку, – то я отхожу в сторону. Это создано природой.
– Природой!
– Почему вы вздрогнули?
– Не знаю, – больной передернул плечами. – Но я слышал о книге под названием «Природа заболеваний».
«Моби Дик» Германа Мелвилла (1819—1891) считается самым великим американским романом XIX века. В центре этого уникального, написанного вопреки всем законам жанра произведения, – погоня за Белым Китом. Захватывающий сюжет, эпические морские картины, описания ярких человеческих характеров в гармоничном сочетании с самыми универсальными философскими обобщениями делают эту книгу подлинным шедевром мировой литературы.
Известный американский писатель Герман Мелвилл (1819—1891) в течение многих лет жизни был профессиональным моряком. С 1842 г. ему довелось служить на китобойном судне, промышлявшем в водах Тихого океана; через полтора года, не выдержав жестокого обращения капитана, он во время стоянки в порту одного из Маркизских островов, сбежал с судна и оказался в плену у жителей, населявших одну из плодородных долин острова. Этот случай и рассказ о жизни у племени тайпи лег в основу настоящей книги. В романе «Тайпи» описывается пребывание автора в плену у жителей одного из островов Полинезии.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Герман Мелвилл (1819–1891) — классик американской литературы, выдающийся писатель-романтик.В третий том Собрания сочинений вошли повести и рассказы («Писец Бартлби», «Энкантадас, или Заколдованные острова», «Билли Бадд, фор-марсовый матрос» и др.); а также избранные стихотворения из сборников «Батальные сцены, или Война с разных точек зрения», «Джон Марр и другие матросы», «Тимолеон и другие стихотворения» и посмертно опубликованных рукописей.
В романе „Ому“ известного американского писателя Германа Мел- вилла (1819–1891 гг.), впервые опубликованном в 1847 г., рассказывается о дальнейших похождениях героя первой книги Мелвилла — „Тайпи“. Очутившись на борту английской шхуны, он вместе с остальными матросами за отказ продолжать плавание был высажен на Таити. Описанию жизни на Таити и соседних островах, хозяйничанья на них английских миссионеров, поведения французов, только что завладевших островами Общества, посвящена значительная часть книги.
Патриотический американский роман, не лишенный, однако, критического анализа сущности США; художественная обработка забытых уже во времена Г. Мелвилла мемуаров героя Войны за независимость США, уроженца гор в штате Массачусетс, Израиля Поттера, происходившего из семьи благочестивых пуритан (отсюда и имя). Жизнь Израиля Поттера была полна приключений и лишений (батрак, охотник, фермер, китобой, солдат, моряк и пр.). Во время войны США с Англией он принимал участие в сражениях на суше и на море, попадал в плен, бежал и скрывался.
«В романах "Мистер Бантинг" (1940) и "Мистер Бантинг в дни войны" (1941), объединенных под общим названием "Мистер Бантинг в дни мира и войны", английский патриотизм воплощен в образе недалекого обывателя, чем затушевывается вопрос о целях и задачах Великобритании во 2-й мировой войне.»В книге представлено жизнеописание средней английской семьи в период незадолго до Второй мировой войны и в начале войны.
Другие переводы Ольги Палны с разных языков можно найти на страничке www.olgapalna.com.Эта книга издавалась в 2005 году (главы "Джимми" в переводе ОП), в текущей версии (все главы в переводе ОП) эта книжка ранее не издавалась.И далее, видимо, издана не будет ...To Colem, with love.
В истории финской литературы XX века за Эйно Лейно (Эйно Печальным) прочно закрепилась слава первого поэта. Однако творчество Лейно вышло за пределы одной страны, перестав быть только национальным достоянием. Литературное наследие «великого художника слова», как называл Лейно Максим Горький, в значительной мере обогатило европейскую духовную культуру. И хотя со дня рождения Эйно Лейно минуло почти 130 лет, лучшие его стихотворения по-прежнему живут, и финский язык звучит в них прекрасной мелодией. Настоящее издание впервые знакомит читателей с творчеством финского писателя в столь полном объеме, в книгу включены как его поэтические, так и прозаические произведения.
Иренео Фунес помнил все. Обретя эту способность в 19 лет, благодаря серьезной травме, приведшей к параличу, он мог воссоздать в памяти любой прожитый им день. Мир Фунеса был невыносимо четким…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова-Щедрина, в котором критически использованы опыт и материалы предыдущего издания, осуществляется с учетом новейших достижений советского щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.«Благонамеренные речи» формировались поначалу как публицистический, журнальный цикл. Этим объясняется как динамичность, оперативность отклика на те глубинные сдвиги и изменения, которые имели место в российской действительности конца 60-х — середины 70-х годов, так и широта жизненных наблюдений.