Местные только кривятся, когда видят, как мы едим рыжики. «Тьфу, козья еда», — с отвращением бормочут они, а сами за обе щеки уплетают немыслимую гадость, тушеную овечью требуху. И молока они в рот не берут: мол, это для больных, а у здорового человека кишки узлом завяжутся.
Когда мы бродим по лесу, с ветвей срываются стаи дроздов и еще каких-то птиц с удивительными крестообразными клювами — кажется, это клесты. Высоко в небе парят грифы, направляются в сторону Шилте и Поблы-де-Ладрон, где еще недавно гремели бои. Для них что поле битвы, что Грифова падь, все едино. Еще выше летят аисты: пришло время перебираться на юг. За ними снимутся с места и остальные пернатые, ведь зима не за горами.
Видишь, какую спокойную жизнь ведем мы после стольких недель безумия, от которых у меня осталась одна привычка: не засну, пока не прочту «Отче наш», глядя на Северный Крест. «Возьми свой крест и следуй за Мною». Так, кажется, говорил твой Бог, Рамон? Из всего пантеона только Он дорог мне — тот, что стал Человеком; к чему нам, людям, остальные, если до них так далеко? И если Господь действительно существует, как же Ему было не облачиться в плоть? Разве мог Он оставить нас наедине с нашим ущербным разумом, этой слабой лампадкой перед лицом небытия, в беспредельном мраке? Будь мы одни, созерцание темных глубин ночного неба приводило бы нас в трепет: холодная, необозримая пустота, вечная мгла, непостижимые декорации вселенной.
Так почему же вид ночного неба успокаивает людей, дарит им утешение и поддержку? Почему? Кто глядит на нас оттуда? Кто?
На свете столько бессмысленной чепухи, а Бога, выходит, нет?
Фалгера-де-Кабесос, понедельник, 11 октября
Из Министерства пришел приказ — меня произвели в лейтенанты. И интересное уточнение: «с правом командования орудийным расчетом». Майор Рузик лично явился к нам в хлев и даже пирог принес — такие пекли в Оливеле в старые добрые времена. Он так растроганно обнял меня, точно я удостоился звания верховного главнокомандующего Священной Римской империей, не меньше. Но я сказал, что в нашем батальоне орудий-то как раз и нет (те, восьмидесятипятимиллиметровые, были из другой бригады, и их пришлось вернуть).
— Не печалься, Льюис, добуду я тебе минометы!
Но пока, за отсутствием боевых машин, я продолжаю командовать остатками 4-й роты. Каждую ночь обхожу дозором позиции, а потом усаживаюсь где-нибудь в сторонке и стараюсь отыскать на небе Северный Крест. И почему он так меня притягивает? Ведь что такое крест? Просто эффективное орудие казни, придуманное древними, чтобы продлить агонию жертвы… Страшное орудие. «Возьми свой крест и следуй за Мною». Так неужели наша единственная участь — страдание?
