Облунение - [4]

Кто видит цвет, способен и читать.

Иной гордится,

Что остался белым,

Всю жизнь свою истратив на пробелы.

«Твоя рука в моих штанах…»

Твоя рука в моих штанах

Всё о возвышенном гадает.

И, неподвижностью взлетая,

Я, как мороженое, таю

В своих приспущенных летАх.

Пусть преждевременный монах

По мне апокрифы читает.

А я смотрю, уже светает.

И день, как будто запятая

На полусогнутых ногах.

Кто не живет, тот обитает.

А я — в бесчисленных мирах,

Где ох! И эх! И ух! И ах!

Срок бесконечности мотаю.

Как та рука — в моих штанах.

«Уже струится к ужину обедня…»

Уже струится к ужину обедня,

А ты все разливаешь «по одной».

Мой давний друг, не ты тому виной,

Что честь и совесть превратились в бредни.

А мир, то черно- серый, то цветной

От искр из глаз не кажется победней.

Когда ругня — и есть смертельный бой.

А склоки: и сегодня, и намедни,

Оставь другим толкаться на убой.

Не первый ты. Но, к счастью, не последний.

Не плачь над миром —

Он смеется над тобой…

«Товарищ, верь, взойдет она…»

Товарищ, верь, взойдет она —

Звезда предсказанных пристрастий.

И возвратится Самовластье.

И ложка, полная г-на,

Опять надолго угораздит

Любить былые времена.

Не удивляйся, это счастье.

Но, слава Богу, не война.

«Говорят, что моря обмелели…»

Говорят, что моря обмелели.

В этом мире всегда все не так.

Что-то яйца давно не звенели

Колокольцами диких атак.

Я одену себя наизнанку.

То ли ватник поверх. То ли фрак.

За манишку возьму вышиванку.

Если что — пригодиться, как флаг.

По дорогам, порой непутевым,

Запылю, как не раз, впопыхах.

Чтоб подалее от полотеров,

С их малиновым звоном в штанах.

И плевать, что моря обмелели.

Я мотню накручу на кулак.

Только б яйца победно звенели

Колокольцами диких атак.

«Не пересчитать тебе, Овидий…»

Не пересчитать тебе, Овидий,

Стаи пролетающую стать.

Осенью им надо улетать.

Но зачем обратно возвращаться?

И родной землею восхищаться,

Чтоб опять,

Спасаясь, покидать.

А во сне, заснеженную, видеть.

Теплые края им не понять.

И места, и норы, и берлоги.

Небо воздается для дороги.

А земля, чтоб было где лежать.

«Человек готов всегда…»

Человек готов всегда

Ждать до Страшного суда,

Но вокруг него повсюду

Ходят судьи и Иуды.

Неподсудных не бывает,

Кто бы что ни говорил.

Даже если хата с краю

Или лица вместо рыл.

В мире вечно подсудимых

Не отыщешь невредимых,

Несъедобных, неделимых

И неУдобоваримых.

Но, пока еще есть ты,

Нюхай травку и цветы.

«Пусть знает враг…»

Пусть знает враг —

                            Мы встанем на плетень.

Без всяких благ. И прочей хренотени.

Мы вежливо и молча, словно тени,

На вас свою положим хренотень.

Поскольку наша правда — без изъяна.

А в Африке тоскуют обезьяны.

«Если есть и мех, и шкура…»

Если есть и мех, и шкура,

Причиндалы и штаны,

Берегитесь, пацаны.

Не топчитесь там, где куры.

Они только с виду дуры.

А внутри — страшней войны.

Не случайно бабы-ёжки

Строят дом на курьих ножках.

«Давно протоптана дорога…»

Давно протоптана дорога.

Но чуть расслабился. И тут

Уже за поворотом ждут,

Чтоб сразу вспомнил мать и Бога.

Кто расслабляться призывает,

Тебя не ждет. А поджидает.

«Империи — как воры на доверии…»

Империи — как воры на доверии,

Обречены на взлеты и падения.

А я стою, держа в руках Аврелия,

И у меня свои местоимения.

К нему, и к ним, и к прочим поимениям:

Когда ничто взлетает к небесам

Невольно станешь верить чудесам.

«Что бы мне ни говорили…»

Что бы мне ни говорили

О врачах и палачах,

Я давно покоюсь в мире,

С головой не на плечах:

Государство — это клизма

Для мозгов и организма.

«Я с женщиной живу который год…»

Я с женщиной живу который год.

Всё потому, что маму не послушал.

Объелся груш, хотя я их не кушал.

И сплю ночами — задом наперед,

Зажав в ладонях свернутые уши.

У женщины тяжелая рука.

Зато она воздушна у подружки,

Что с радостью намнет тебе подушку.

Но дальше, после свадьбы, и бока.

За все, что ты навешивал на ушко.

Сынуля, ты жениться не спеши.

Протри глаза. И приготовь лапши…

«Гордится тем стоячая вода…»

Гордится тем стоячая вода,

Что в луже отражается звезда.

Вода цветет. Ей баговонье мнится.

Но не взойдет ни цветом, ни звездой.

И даже кони к ней на водопой

Не подойдут. И ею не омыться.

И не напиться, как живой водой.

Она себя боялась растерять.

И выдохлась. И застоялась

В грязь.

«Налипла грязь на башмаки…»

Налипла грязь на башмаки.

И бесполезны кулаки,

Когда отчаяние всевластно.

И я, смертельно не опасный,

Стою над пропастью строки.

И смысла нет.

Но жизнь прекрасна…

«В кабинетных аллеях…»

В кабинетных аллеях

То в делах, то у дел,

Всюду бродят ливреи

С унитазами тел.

Каждый день веселею.

Но почти онемел.

Я уже не ху..ю.

Я уже ох. ел.

Сковородку нагрею,

Чтоб удобнее сесть.

Я уже не ху..ю.

Сколько можно х. еть?

Но живу, не болею.

Я свое отболел:

Кто еще не ху. ет,

Тот уже ох. ел.

«Мой друг развелся на Подоле…»

Мой друг развелся на Подоле,

Пять лет промучившись в неволе.

Ревел, вздымаясь, Днепр широкий.

Богданэ палку зажимал.

И только парус одинокий

Болтался в небе — «чмоки-чмоки»

И капитану угрожал,

Что тот не заплатил налоги

И всех любил.

Но не рожал.

Ночь украинская тиха.

А кто из нас не без греха?

«Дети, криками у дома…»

Дети, криками у дома,

Навевают тайный смысл

Тем, кому заняться нечем.

Остальные бисер мечут

И лепечут про каприз,

Чтоб попрыгать вверх и вниз.

И опять застыть в истоме,