Облунение - [7]

Мне кажется. Мне очень даже кажется,

Что люди вдруг собою быть отважатся.

Когда уже нельзя в полутонах

Любить, и ненавидеть, и стенать,

И над своим достоинством куражиться.

Но мне, наверно, слишком много кажется.

Мне хочется. Мне очень даже хочется,

Чтоб дочь моя гордилась своим отчеством.

И верила, что мы — неповторимы.

Как верят в Палестину пилигримы,

Где путь для них начнется — а не кончится.

Но мне, наверно, слишком много хочется.

Мне верится. Мне очень даже верится,

Что есть на свете рыцари и мельницы.

И где-то, но у каждого своя

В душе — Обетованная земля,

Где грех в благодеянье перемелется.

Но мне, наверно, слишком в это верится.

«Жить будущим…»

Жить будущим. Что былью поросло.

Не вместе быть, а рядом. Словно в стае.

Раскрашенными перьями блистая,

Друг с другом говорить через стекло.

И жилы от усилий надрывать

В забеге ипподромного азарта.

Когда не жизнь поставлена на карту,

А ставки, что другим дано сорвать.

Как часто, оглянуться недосуг,

Я шел вперед,

Описывая круг.

«Что толку в крыльях у кого-то…»

Что толку в крыльях у кого-то,

Коль нет решимости полета.

И для чего гончарный круг —

Без глиной вымазанных рук.

Зачем дороги без порога.

И храмы с богом. Но без Бога.

И тормоза без скоростей.

И дом, не знающий гостей.

И что могу я.

Что я значу,

Когда тобою день не начат?

«Рождаясь, плачем…»

Рождаясь, плачем.

Плача, умираем.

Но между датами рождения и ночи

Из многих слов, что в жизни собираем,

На камне оставляем только прочерк.

«Мы были одиноки до того…»

Мы были одиноки до того,

Как встретились.

Теперь все изменилось:

Мы снова одиноки,

Но вдвойне.

И это называется любовью.

«Как ночью дождь незаменим…»

Как ночью дождь незаменим.

И пес шатается без дела.

А мне поговорить хотелось.

И увязался я — за ним.

Мы шли по улице вдвоем.

И были чем-то очень схожи.

Собаки на людей похожи,

Но это незаметно днем.

С собой, приятель, совладей.

Я понимаю, это трудно.

Ты без ошейника — приблудный.

Ошейник — пропуск в мир людей.

Не будет крыши от дождя.

И не позволят лаять громко.

И вислозадая болонка

Тебя презреет, обойдя.

И ночь покой не принесет.

И лишь людское твердолобье

Когда-нибудь каленой дробью

Тебя от бешенства спасет.

Но не кори людей сплеча.

И мы порой, не зная сами,

Глядим собачьими глазами,

Над костью брошенной урча.

А ночь исчезла. И за ней

Мы разошлись. Нельзя иначе.

Он по своей тропе — собачьей.

Я — по своей.

«Кто может знать, что к мыслях у глупца…»

Кто может знать, что к мыслях у глупца.

И у кого мы сами на примете.

— Как всё-таки прекрасно жить на свете, —

Подумал окунь, глядя на живца.

«Я заблудился…»

Я заблудился.

Лица… Лица…

Как зеркала,

В которых мне

Не отразиться.

Но вполне

И даже впору —

Исказиться.

Но, если люди — зеркала,

Ужель во мне так много зла?

«Что может быть обидней и нелепей…»

Что может быть обидней и нелепей,

И горестней, и яростней, и злей

Реальности, где множество нулей,

В единстве, образовывают цепи.

Нули — всегда основа для цепей.

Но это неподвластно величинам,

Которые не меньше, чем причина

Быть избранным в прицельную мишень.

«У меня жена и дети…»

У меня жена и дети.

У тебя жена и дети.

У него жена и дети.

Дочь мечтает о балете.

Умный сын — как междометья.

Глупый сын — в начальство метит

И, наверно, попадет.

Мир вот- вот с ума сойдет.

В остальном же все в порядке:

Те, кто надо — на запятках.

Кто не надо — тот в карете.

У меня жена и дети.

У тебя жена и дети.

У него жена и дети.

И у всех — жена и дети.

Сеем ветер…

«Болею памятью…»

Болею памятью. А может быть старею.

О том, что совершилось, не жалею.

Того, что совершится — не боюсь.

На улице тревожно обернусь,

Но никого увидеть не сумею.

Как месиво названий и имен

Во мне переселение времен:

Вассалы, императоры, милорды…

И катятся ликующие орды

Уже несуществующих племен.

И то, что происходит. И давно

Когда-нибудь уже происходило

Вагантами во мне перебродило

И вылилось в похмельное вино.

«Куплю билет до станции конечной…»

Куплю билет до станции конечной.

И в замяти вокзальной суеты

Да будет наша память человечной.

А это значит, человечны мы.

Да будут обретения светлы

Потерями победных поражений.

Да будет нам легко от унижений

И душно от полушной похвалы.

Когда в овеществленной нищете

Царящая холопствует прислуга,

Да будет многолюдно друг без друга

И очень одиноко в тесноте.

И в перекрестье наведенных глаз,

Где взглядов изготовленные луки,

Да будут не обманчивы для нас

Рукопожатьем связанные руки.

«Пекутся на воде слова о доброте…»

Пекутся на воде слова о доброте.

Когда бесцельна ложь. Но с целью бескорыстие.

Когда не те друзья. И недруги не те.

И долгожданный дождь не омывает листья.

Затем перестают всерьез воспринимать:

Имущий — подает. Берущий — обещает.

И грубым полотном застелена кровать,

Где пьют твое вино. И им же угощают.

И вкусное сулят. И круглый, как дурак,

Опять разинут рот в предчувствии удачи.

Обещанного ждут, как рубль — за пятак.

Когда предъявлен счёт, составленный из сдачи.

На всё своя пора и истины момент.

Но сколько бы добра во зло не обещали,

Есть собственное «Да»

И собственное «Нет».

Как горечь — для побед.

И сладость — для печали.

«Я на Земле транзитный пассажир…»

Я на Земле транзитный пассажир.

И жизнь себе на время одолжил.

А, имя от рождения меняя,

Стихи пишу, как будто вспоминаю

Увиденные в прошлом миражи.