Облом - [6]

- Председатель-то что же не наказал ничего об этом? Если требовал, чтобы мы не подводили его, что же он нас в этом вопросе плохо так подготовил? - спрашивал у себя Иван Афанасьевич в паузах, когда он, назвав посетительнице очередной довод, почему ей не может быть выдана требуемая ею ссуда, подыскивал для отказа еще какое-нибудь объяснение. Елена Васильевна с ним не спорила, но и не уходила из кабинета, отрешенным взглядом она смотрела на Артюка и молчала - Ивану Афанасьевичу приходилось бормотать для нее все новые варианты отказов.

- У нас тут, вы думаете, денег имеется много? гхе... гхе...- говорил, растерянно ухмыляясь Артюк,- у нас почти совсем денег нет... мелочишка какая-нибудь, к празднику на открытки... я ведь не председатель тут, а я писарь тут...

- Да когда же она уйдет наконец?- соображал в тупой тоске Иван Афанасьевич.- Смотрит и молчит, и молчит - неудобно же попросить ее выйти... Она всегда такая была,- вдруг пошевелилась в голове у Артюка совсем ненужная мысль,- Начнет меня шпынять: "Ваня, ты можешь достичь - этого в жизни, тебе под силу - то, ты талантливый, Ваня! Будь смелей!.." А вот интересно, если ее сейчас спросить, действительно она считала, что я талантливый, или нет? Или она говорила это нарочно, чтобы привадить к себе: мало ведь было женихов-то после войны... Шпыняла меня, а сама: едва ей грубое слово ответят - и растеряется, так и вздрогнет,- некрепкая, как на ветру одуванчик. Кажется, на нее посильнее дуньте - и развеется белым пухом по воздуху.

Иван Афанасьевич перестал сочинять отказы и начал тоже молча смотреть на Елену Васильевну, он вообразил, как будет она идти по коридору, когда он от нее потребует оставить его в покое - будет идти и вздрагивать, ежить плечами, будет медленно продвигаться к выходу на улицу - такая же случайная на земле, ненужная, нелепая, как одуванчик. "А на улице-то ветер сегодня,"- почему-то вспомнил Иван Афанасьевич и погрустнел.

- Вы это... идите, не надо здесь... здесь не полагается ждать... дела у меня...- принялся бормотать, отводя глаза в сторону Иван Афанасьевич, и неожиданно для самого себя, и к ужасу своему присовокупил слова:- Это... потом придумается что-нибудь...

-  Вы поможете мне?- донеслись до слуха Ивана Афанасьевича невнятные звуки вопроса.

- Я?.. да... помогу я, да...- продолжая прятать глаза от знакомой, с усилием ворочая языком, ответил Артюк, ощутив при этом, что он попался в ловушку, и попался по своей собственной бесхарактерности, по глупости.

-  Как же все это сделать?- спросила Елена Васильевна.

-  Потом, я потом вам все помогу,- путанно ответил ей писарь.

- А когда?- задала Елена Васильевна вполне резонный вопрос.

-  Когда? через час... Да, да - через час... я теперь занят, а через час, через час...

Елена Васильевна уточнила у него,- так что, значит ей надо придти сюда снова через час, чтобы получить ссуду? Иван Афанасьевич, находившийся в совершенной потерянности, пробормотал, что ей не надо приходить сюда больше, что он сам закончит делать сейчас свои документы, и все, все решит, что он лично доставит к ней деньги,- и он нацарапал себе на память в перекидном календаре ее адрес.

Елена Васильевна вышла из помещения Комитета, а Иван Афанасьевич потер свое лицо, помял его ладонями, опустил локоть на крышку стола, щекою склонился на руку - и начал глядеть в окно. Он видел сквозь метущуюся под напорами ветра голые ветви сирени, как понуренная голова Елены Васильевны в черном платке, проплыла над подоконником и скрылась... Долго раскачивался и гнулся куст, а Иван Афанасьевич все глядел неподвижно на него в окно и молчал. Он чувствовал, что его жизнь, такая простая, заслуженная, осмысленная и ясная, вдруг замутилась, запуталась стоило появиться в ней опять этой странной, ненужной женщине.

- Что же это я сделал?- нервно спрашивал у себя Артюк.- А?.. Зачем это я сказал? Как какой-нибудь бестолковый парнишка ввязался из-за женщины в то, что меня и касаться-то не должно!.. А она-то что? Тоже хороша очень говорит начальство ей: не положено тебе ссуды,- ну, и ступай, значит,- а она стоит себе и стоит, глядит себе и глядит, и... дрожит!.. Как в молодости ничего не понимала о жизни, так и не разобралась, выходит, до старости, как себя надо везти...

Его теперяшняя растерянность, обеспокоенность так походили на беспомощность несчастной ветки сирени, болтающейся на надорванной коре за окном, что это и вызвало у Ивана Афанасьевича такое сочувствие к ней. Кроме того, Артюка охватило вдруг смутное чувство, что все это с ним уже было когда-то, но когда именно с ним это было, и действительно ли что-то повторяется с ним, Иван Афанасьевич вспомнить не смог.

- Как пальцы выворочены ветки,- покачав головой, еще раз подумал Артюк про куст,- Не пожалели тебя - и вот, пожалуйста, маши теперь по воздуху грязной куксой...

Все ж таки, было нужно что-нибудь предпринять. Комитетский писарь надел пальто и фуражку, печально вздыхая, застегнул на животе пуговицы, и выбрался из здания на крыльцо. Ветер, как тут показалось Ивану Афанасьевичу, только усилился за то время, пока он был в кабинете. Подмораживало. Вдоль здания по одну и по другую сторону от крыльца ветром раскачивалась шеренга кустов. То и дело стукались в окна и об стену голые ветки, в ушах свистало, возле крыльца виднелась выкинутая из рытвины на газоне пробуксовавшим там колесом, черная земля, которая начала покрываться инеем и, вероятно, уже стала твердеть. Иван Афанасьевич спустился на тротуар, поднял с асфальта один комок этой земли, раскрошил его в ладони, понюхал: совсем еще не пахло весной. Иван Афанасьевич грустно вздохнул, выпустил из руки землю и побрел, ссутулясь, на квартиру к комитетскому казначею.