Облик - [8]

артистическая, верный сторонник Woodland Trust, в то время как для окружающих я "сзади

мальчик"? Или Чумовая пятница? Или, как сейчас, "девушка в трусиках"?

Они попадают в ноты. Один голос поет выше других, делая это в знаменитом стиле Гарри

Стайлса.

Дин. Если бы я могла отомстить всем, первым был бы он. Парня все любили, потому что он

всегда отпускал шуточки и смеялся. Он недурен собой, если вам случайно нравится прическа в

период раннего подражания Биберу. – Я случайно узнала, что Кэлли влюблена в него с Рождества,

и теперь он, вроде как, уделяет ей внимание. Он постоянно оборачивается, чтобы улыбнуться ей.

Если Дин на твоей стороне, всѐ прекрасно. Просто должна быть другая сторона, где всѐ

наперекосяк, и я на этой стороне. Я и все остальные уроды и неудачники. Но главным образом я.

Глава 5.

– А какого цвета трусики на тебе надеты? – спрашивает Ава. Мы едем на автобусе домой.

– Не в этом дело! Вроде лиловые, раз уж ты спрашиваешь.

Каким-то образом мне удалось занять место рядом с ней. Я хотела разделить с ней свою

боль, но она воспринимает это недостаточно серьѐзно.

– Держу пари, сейчас они серые, – говорит она. – Кажется, вся наша одежда становится

серой, когда папа принимает участие в стирке.

– Знаешь, всѐ это – твоя вина, потому что ты не дала мне свою юбку вчера вечером.

Она выглядит виноватой.

– Хорошо, ты можешь взять одну с изворотливым поясом.

– О, великолепно. Теперь уже слишком поздно.

– Ну, я всегда могу оставить еѐ себе.

– Нет! Я позаимствую еѐ, – быстро отвечаю я.

Есть дурное настроение и есть самосохранение. Я не глупая.

Она улыбается и выглядывает из окна второго этажа автобуса. Мое любимое место в

автобусе. Оно всегда занято, когда я пробую сесть там, но почему-то, когда Ава хочет, там

свободно. Это, должно быть, магия вуду или нечто вроде. Она всегда была такой.

Она царапает свою руку, и я замечаю пластырь возле еѐ локтя.

– О, врач делал тебе анализ крови?

– Угу, – говорит она, – и он хочет сделать мне биопсию шеи.

– Что это такое?

– Они втыкают иголку и высасывают то, что внутри, чтобы протестировать.

Она знает, как я ненавижу иглы, так что она говорит это, размахивая руками и с

выпученными глазами, нависая надо мной как сумасшедший ученый.

– Фу, отвали от меня! Звучит гадко. Ты, кажется, в хорошем настроении для того, кто

сдавал кровь.

– Было немного неприятно, – говорит она. – Мне пришло сообщение от «Константин и

Рид» сегодня утром. Я получила работу! Луиза тоже. Четыре недели работы продавщицей. Дольше,

если мы захотим. Так что лето устроено. – Она говорит это певучим, счастливым голосом. – Я

увижу Джесси. И я буду заниматься сѐрфингом. И получу скидку.

– Так нам не придѐтся петь на улицах!

– Это был полезный опыт, Tи, – говорит она, тыкая меня в бок. – Подумать только, теперь

ты можешь написать в резюме – профессиональный музыкант.

– У меня нет резюме.

– Ну, когда-нибудь будет.

Считается ли жвачка профессиональной платой?

Она снова выглядит сонной и кладет голову мне на плечо.

– Просто надеюсь, что они не зададут тебе слишком много вопросов в интервью. Все будет

в порядке. Поверь мне.

Она закрывает глаза.

Разные студенты заходят, чтобы найти свободные места в начале автобуса, видят Аву,

отдыхающую рядом со мной, и дружески машут мне. Я делаю глубокий вдох и пытаюсь удержать

этот момент. Пять минут я не ―девушка в трусиках‖ – я ―сестра Авы Траут ‖. Может быть, это

делает меня временно классной. Я расслабляюсь и, наконец, перестаю краснеть. Между тем,

двойник Элизабет Тейлор рядом со мной начинает осторожно храпеть в мой воротник.

Оглядываясь назад десять дней спустя, сон был ключом к разгадке. Были и другие зацепки,

но мы упустили их. Мы все думали, что это сочетание переходного возраста, переезда, стресса из-

за экзамена, вируса. Вместо этого, мы беспокоились о тестах по математике и социологии, о сером

нижнем белье, об окончании книжной главы и недожаренном картофеле по-французски.

Затем как-то утром позвонил врач сказать, что готовы результаты биопсии. Мама и Ава

договорились забрать их после обеда, пока я была в школе. Я вообще об этом не думала.

По странному стечению обстоятельств, выходя из автобуса, я замечаю их, идущих домой от

врача. Я зову их, они оборачиваются и смотрят на меня.

Это первое июня. Прекрасный летний день. Белые клѐны вдоль дороги – ярко зелѐные,

листья выделяются на фоне кристально-голубого неба. Но лицо мамы серое, как наша коллекция

нижнего белья. Как и лицо Авы. Они не хотят разговаривать со мной. Ни единого слова. Это ... это

нехорошо. У меня так же шумело в ушах, когда я стала жертвой мошенничества на Карнаби Стрит.

Я хочу сказать что-нибудь, но я не могу придумать правильный вопрос, потому что я не уверена,

что хочу знать ответ. Я просто жду рядом с Авой, пока мама старается изо всех сил попасть

ключом в замок входной двери. Еѐ руки трясутся.

Небо не имеет смысла.

Вот что я думаю. Голубое небо не имеет смысла. Сегодня неправильно небо.