Облдрама - [17]

— Я был назначен…

— Ах да, помню. Вот подъехал еще один актер… это с Уфимцевым, понимаете? — вдруг понизил он голос, — нашим новым главным. Вас обоих назначили и… Я не вижу повода для беспокойства.

— Значит, я не снят с роли?

— Что вы, ни в коем случае, нет.

— Значит, мы репетируем в очередь, сегодня он, завтра я?

— Да-да, в порядке очереди. Идите, репетируйте, и не волнуйтесь.

И уже в самую последнюю минуту, когда Троицкий открывал дверь, Игнатий Львович вдруг, как бы вынырнув из глубины собственной невозмутимости, бросил на него запоздало строгий взгляд, может, даже что-то хотел сказать — что-то очень важное, выстраданное, но, натолкнувшись на вопросительно обращенные к нему глаза Троицкого, передумал.

От одного вида опустевшего коридора у Троицкого со школьных лет обрывалось сердце. Опоздал! Он бросился к репзалу, на секунду замешкался у двери, подавив в себе то ли детский страх, то ли оторопь перед неминуемыми любопытными взглядами, рванул дверь на себя. Актеры были на площадке. Юрий Александрович непринужденно сидел в кресле. Он быстро освоился. Книга, по-видимому, им довольный, помягчал, и только спросил Троицкого:

— А вам что, молодой человек, особое приглашение?

— Простите, я был у директора, — вежливо, но внятно сказал Троицкий.

Что-то тут же сместилось в лице Книги. Оно оставалось прежним, его лицом, но расположение впадин и выпуклостей уже стало другим. На Троицкого он больше ни разу не взглянул до конца репетиции.

— Был у нас тоже один, — услышал Троицкий у себя за спиной голос Фимы, — ходил, ходил к директору… потом взял да и выпрыгнул в окно.

В коридоре его догнала Артемьева.

— Хочешь, вместе пойдем обедать? Подождешь меня минутку. — И Галя исчезла.

— Вы только не падайте духом. — Прямо на Троицкого шел огромный рыжий актер. — Вы молодец, говорю вам это со всей откровенностью, очень вас понимаю. Так держать.

Он пожал ему руку и прошел мимо.

В актерской проходной большое зеркало отражало скорбную фигуру дежурной, склонившуюся над книгой. «Самый образованный человек в театре», — острили актеры.

— Ваша фамилия Троицкий? — услышал он. — Вам письмо.

По почерку понял: письмо от Алены. Машинально надорвал уголок, но рука не послушалась и не вскрыла конверт до конца. Троицкий спрятал письмо. Галя не шла, а топтаться на виду у всех было неприятно и стыдно. Бог знает, откуда берется стыд у человека, когда его незаслуженно унизили. За кого ему стыдно?

— А что ж вы не идете домой? — спросила дежурная.

— Далеко идти, — пробормотал он, заметив, наконец, Артемьеву.

— Забежала к директору на минутку, и как видишь. Есть хочу — умираю… Уже неделю хожу к нему, — делилась она своей неудачей, — прошу для мужа место администратора… есть у них свободное, я знаю… объясняю, что так больше жить не могу — я здесь, он там…

Троицкий вспомнил квадратного мужчину в буфете гостиницы в день приезда.

— Всё обещает, — жаловалась она. — Когда к нему ни зайдешь, он, ни cлова не говоря, тут же хватается за телефон и звонит в управление. Но там никогда никого не бывает. Мне кажется, что оно просто миф, и выдумано дирекцией для таких простофиль, как я.

V

Войдя в зал ресторана, они услышали категоричное: «Не обслуживаем, у нас обед». Официантки кружком сидели за столом, вытянув ноги, и что-то оживленно обсуждали. Тут бы сострить, пройтись колесом, прикинуться Ивашкой-дурашкой, своим в доску — глядишь, и смягчилось бы заплывшее жиром сердце официантки. Но от одной мысли об этом Троицкий почувствовал такую душевную усталость, что не шевельнул бы и пальцем, даже если бы его попытались вытолкать из ресторана в шею.

Артемьева оглядела зал, не обратив внимания на предупреждение официанток, и направилась мимо неубранных столиков к балконной двери. Там в одиночестве обедала молодая женщина. «Я её знаю. Она мне знакома», — радостно подумал он.

— Здравствуй, Инна, — приветливо поздоровалась Артемьева. — Садись, Сережа, сейчас нас обслужат… Вы не знакомы? — спросила Галя, заметив, что они, поздоровавшись, с любопытством разглядывают друг друга. — Это, Инночка, наш новый актер. Уже у всех на устах в нашем театре. Отнюдь не Книголюб.

— Я знаю. Мне рассказывали…

— Я и не сомневалась, — расхохоталась Галя, — его имя наверняка будет вписано в анналы театра. А это Инна Ланская, наша ведущая актриса.

— Я тоже вас знаю. Вернее, слышал…

Она спокойно выдержала его взгляд, и спросила:

— Что же вы слышали?

Чернота её зрачков была ослепительна.

— Кто бы, что бы ни говорил, — заметила Ланская, не дожидаясь ответа, — вы ни о ком не услышите от них правды. Если их слова и характеризуют кого-то, то, скорее, их самих. Таня, — позвала она одну из официанток, — сколько с меня? И покорми, пожалуйста, наших голодающих, им скоро опять на репетицию.

Подкрасив губы, Ланская простилась и ушла.

— Молодец она, — с завистью смотрела ей вслед Артемьева, — уважаю таких женщин. Надо уметь держаться в любых обстоятельствах. А я не умею, и страдаю за это… Звание дать ей хотели, но теперь управление её документы придержало. Красивая, умная, талантливая актриса, влюбилась в «старый пень», которому грош цена в базарный день, терпит унижения, репутацию испортила… И замуж за него готова пойти, если б ему развод дали.