Обитель - [56]

Наконец поставила обратно чайник, подошла к лежащему на полу Адриашке. Кинула мокрую наволочку ему на лицо. Та сразу облепила кожу, в коричневой от чая ткани проступил рот, мелко втягивающий воздух. Варвара подождала – вскоре тело стало дергаться, рот втянул еще немного наволочки, так что та облепила губы. Нагибаться, запихивать ее туда Варвара не собиралась. Взяла со стола чайник, стала лить на Адриашку, чтобы задохнулся поскорее. Она не знала, сколько «Двоицы» нужно такому мужчине, поэтому в чай намешала почти целую горсть таблеток и все равно боялась, что Адриашка поднимется. Очень уж хорошо она прослышала, с каким чувством он про Марию спрашивал. Зря брат думал, что Адриашку можно в мире живых оставлять. Варвара перекрестилась, прочитала короткую молитву:

О, премиелосердый Боже, Отче, Сыне и Святый Душе, в нераздельной Троице поклоняемый и славимый, неисследимы пути Твои, неисповедимы судьбы Твои, прими раба Твоего Адриана в Царствие Твое. Аминь.

Адриашка уже не дышал, и Варвара потянула из кармана телефон, набрала брата.

Митрополит Иосиф не спал, сидел со своей книгой. Перелистывал, сверял адреса и числа. Где сколько монахов, где сколько сирот, куда послать продовольственные запасы, когда с нового склада наладят доставку, а с кого, наоборот, спросить. Долго разглядывал пасечные описи и козьи фермы. Мария просила себе в помощь прислать какую помоложе девку – раньше Иосиф бы позвал с Обители Злату, а теперь решать нужно было. Женский монастырь в области был всего один, да и там баб было немного, а уж подходящих Марии – чтобы не моложе пятидесяти лет, чтобы с детьми умела обращаться и в лесу жить – и того. Две всего. Вот между двумя ими Иосиф и размышлял, когда телефон на столе затрезвонил.

Левая рука лежала в кипятке, размокала. Правой Иосиф на экран телефона нажал, громкую связь включил.

– Алло, – сказала сестра. – Адриашка в мир иной отошел, поганец.

– Родной тебе племянник, – сказал Иосиф. – И из нашего рода последний.

– Последний. – Сестра что-то там переставляла, шуршала. – Евка еще мелкая. Тоже, поди, племянница.

Иосиф помолчал.

– К Марии ее отвезешь, – сказал. – А с другой, которая будто с Обители, пускай Семен разбирается. Сама с ним поговоришь.

– Да куда Семену? – спросила Варвара. – Он и так трясется, ему и его мужикам сейчас Адриашке могилу копать. Сама сведу на озеро.

– Семен с девкой разберется, – сказал Иосиф. – А ты бери сейчас лодку, Еву к Марии сегодня же доставь.

– Куда? – Варвара чуть на визг не сорвалась, закашлялась. – Ночью по озеру?

– Хочешь – пешком иди. – Иосиф повернул тяжелое лицо, глянул на погруженную в воду руку. Вздутая кожа стала совсем красная, а значит, пора было руку доставать. Правой нажал на экран, звонок закончил. Почти сразу в кабинет заглянул секретарь с полотенцем – ждал под дверью, пока митрополит договорит. – Сюда давай, – Иосиф закряхтел, сглотнул мокроту. Забрав у секретаря полотенце, сказал: – Ступай уже, поздно.

Варвара на пришедшего в избу игумена заругалась.

– Таскайте его отсюда. – Она указала на труп. – Еще провоняет, сами же потом отмывать всё будете.

Игумен на труп смотрел без удивления, знал, зачем Варвара в монастырь приехала, а вот пришедший с ним брат закрестился. Варвара на него замахнулась.

– Ну! – сказала. – Убирайте. И девку сюда веди. Которая помельче.

– Приведу. – Игумен уже склонился над телом, стал поддевать за подмышки.

Лицо у мертвеца было накрыто тканью, и игумен постарался ее не касаться. Ткань, кажется наволочка с кровати, была промочена чем-то, проваливалась там, где у трупа должен был быть рот. Казалось, сейчас он потянет легкими, проглотит ткань. Но тело было тяжелое, совсем мертвое.

С большим трудом вытащили его из избы, кинули на санки. Игумен догадался приволочь – длинные, широкие, на этих санках братья из леса возили бревна.

Потянули по снегу, по темноте. Игумен, еще когда Варвара только приехала, решил, что тело пока кинут в овраг, все равно мороз, а уже утром братья выкопают могилу подальше к берегу. Теперь волокли сани молча, угрюмо, сильнее кутаясь – даже для ноября было холодно, ветер с озера лез под одежду, кусал кожу.

Потом так же шли обратно, тянули за собой пустые сани. Брата игумен послал спать, а сам пошел за девочкой, но уже у дверей остановился, перекрестился, стал бормотать запоздалую молитву. Чувствовал, еще и не о таком матушка попросит – не спросила ведь про девку в кладовке, ничего о ней не сказала. Вот и медлил: хоть и на морозе, а все лучше, чем в тепле, но зная, что с каждой минутой все ближе страшное приказание.

Наконец скрепил сердце, вошел.

Девочка сидела у двери в кладовку, почти в стену вжалась, свернулась, будто котенок. Игумен подошел к ней, опустился на корточки – так и к огню было ближе. Потер руки, согреваясь.

– Ты как тут? – спросил. – Все хорошо?

А самому вдруг подумалось, что ведь и эту девчонку Варвара со свету сживет. Если не сама, так у Марии в приюте. Ведь не случайно девчонка с Адрианом была. Если не дочь, то все одно, то же семя. Девочка тем временем кивнула.

– Тебя матушка Варвара не обижала? – спросил игумен. Хотел по голове погладить, передумал, перекрестил девочку. Та ответила тем же, потом помотала головой, показала два каких-то знака. Видимо, Варвара ее не била.