Обитель - [58]

Мишка вцепилась в варежку зубами, попыталась оторвать игумену пальцы, но варежка была твердая, не поддалась. А игумен все толкал ее вперед, по заснеженной тропке вниз, к озеру. Мишка перестала шагать, повалилась на снег. Игумен потащил ее так, кулем, за веревку. В рот тут же набился снег, валенки, слишком большие, еле держались на ногах. Мишка снова попыталась закричать, сплюнула снег и почти сразу загребла ртом еще.

Игумен вдруг остановился, стал ее поднимать. Видимо, понял, что по мосткам ее так не протащишь. Мишка позволила себя поднять и даже почти до края довести. И только тут, когда игумен нагнулся, чтобы поднять какую-то железную большую палку, наверняка вес для будущей утопленницы, она дернулась вперед, толкнула его с мостков. Очень боялась не рассчитать, сорваться самой. И то упала на самый край досок. А игумен полетел в воду. Вскрикнул, скрылся с головой.

Мишка наконец ожила, быстро задвигала плечами, высвобождаясь. Веревку игумен, к счастью, выпустил – иначе утащил бы Мишку с собой. Она понимала, что в воде и без веса, просто завернутая в одеяло, пошла бы на дно.

Игумен вынырнул, попытался схватиться за деревяшку у самого Мишкиного лица. Она ударила его лбом по пальцам, задвигалась быстрее. Когда рука игумена возникла снова, Мишка уже почти высвободилась. Перекатилась по мосткам, почувствовала, как ослабли веревки.

Выбралась она, когда игумен уже почти вылез на мостки. Мишка не думала. Подхватила железяку с досок, ткнула игумена в грудь, и тот полетел в воду, снова исчез, захлебнувшись криком. А Мишка подхватила одеяло и побежала вверх по мосткам. Нужно было как можно скорее отсюда выбираться.

И валенки, и одеяло мешали бежать, задерживали, но Мишка их не бросила. Понимала, что если придется ночевать на улице, да даже если только прятаться, то замерзнешь насмерть. Одеяло на ходу стала сворачивать удобнее, сложила пополам, накинула на плечи вроде длинного плаща.

Вдруг со стороны раздался крик – кто-то звал на помощь. Игумен, наверное, вылез все-таки на мостки и теперь корчился от холода. Мишка свернула с тропинки на другую, прокатанную, ведущую в ту сторону, с которой они со старухой приехали. Где-то там, Мишка помнила, была сначала лесная дорога, а потом шоссе. Машин вечером там было немного, но все же не пусто. Оставалось надеяться, что и ночью хотя бы одна проедет.

Ноги вязли в снегу, и Мишка, стиснув зубы, стараясь не обращать внимание на снег, попадающий в валенки, бежала, а скорее быстро шла вперед. Вдруг снег под ногами провалился, и она сорвалась вниз, пролетела недолго и ткнулась во что-то холодное и жесткое. Ощупала пальцами и сжала губы, чтобы не закричать. Перекрестилась, жалея, что нет фонарика и нет возможности узнать, что за труп ей в снегу попался. Уж точно не Евин – под Мишкой был кто-то большой, тяжелый. Она перекрестилась еще раз, пробормотала:

Господи, упокой душу брата Твоего.

И пошла дальше, снова вверх по снегу, но теперь уже вокруг были деревья, а под ногами тропа совсем затерялась, и ноги все время проваливались. У очередной сосны Мишка остановилась отдышаться. Прислушалась – по следу вроде никто не шел. Даже голосов слышно не было. Только мороз, снег, деревья и далекий огонек игуменова дома. Мишка покрепче закуталась в одеяло и пошла дальше. Молитву теперь бормотала не останавливаясь:

Господи, помоги сестре Твоей Мириам, охрани ее от холода, спаси ее и наставь на путь.

Зубы стучали, а ледяной воздух наконец прощупал все ее тело. Прошел прилив адреналина с мостков, и Мишка вдруг поняла, что если упадет, то навсегда останется здесь в лесу, и поэтому зашагала увереннее. Рядом из снега выросла высокая фигура в черном, и Мишка вскрикнула, хотела броситься в сторону, но вовремя поняла, что это всего лишь еще одно дерево – толстый обломанный ствол. Вспомнила, как по такому же снегу, только далеко в Гималаях, пробирался обратно в свой лагерь Рамина Брамм.

И сразу увидела его – сыщик шел рядом, запахнув толстое пальто так, что были видны только его нос и блестящие даже в темноте глаза. Мишка хотела к нему обратиться, но сбила дыхание, втянув ледяной воздух, и затрясла головой, прогоняя неожиданную легкость, налетевшую с очередным порывом ветра, который здесь, в лесу, был слабее, чем на озере, но все равно рвал лицо.

– Бороться и искать, – сказал Рамина, вырываясь на пару шагов вперед и оборачиваясь так, чтобы видеть Мишкино лицо. – Найти и не сдаваться.

По Мишкиным щекам покатились слезы – от холода, от разочарования и обиды. Она уже не могла решить, была ли на самом деле девочка за стенкой или примерещилась. Может быть, сейчас и Мишка не шла по лесу, а медленно опускалась на дно озера, связанная веревкой и обмотанная одеялом. Глотнула воздуха, сплюнула его, будто воду. Зашагала еще быстрее, показалось, что побежала, хотя ноги все так же проваливались в снег, так же тянуло к земле тяжелое одеяло. Мишке очень хотелось его бросить, казалось, что оно не греет, только тормозит, но она знала, что делать этого нельзя.

– Дорога, – сказал вдруг Рамина. Мишка сделала еще шаг и повалилась вперед – под валенками оказался укатанный машиной, совсем не мягкий снег. Влево или вправо? Мишка зажмурилась. Хотела помолиться, но знала, что здесь нужно не молиться, а думать, вспомнить, как ехала со старухой, как сворачивали с шоссе. И как потом шла с мостков. Выдохнула, повернула направо. Тут шла гораздо быстрее, хотя ноги уже начали болеть, но зато снег под ними больше не проваливался.