Обезьяны - [9]

В баре бушевала буря бессознательного, а глазом ее была Сара, миниатюрная юная девушка, блондинка, которая при случае обожала грубо обманывать ожидания. В этот вечер на ней были аккуратный черный костюм, аккуратная черная шляпка-ток, аккуратная черная вуаль, черные туфли на шпильке, черные чулки и кремовая блузка с отложным воротником. Она переменила позу; шелковая ткань зашелестела, окружая и защищая ее своим блеском. Барный табурет играл роль пьедестала: сидя на нем, Сара очень остро чувствовала, что от нее никто не может отвести глаз. Она улыбнулась; молекулы, составлявшие ее тело, весело суетились, заново придавая ей форму.

Возможно, подумала Сара, именно это и привлекает мужчин — ее изысканный, великосветский облик. Впрочем, она знала, что дело тут скорее в ее кошачьей повадке, в том, что выглядит она этаким котенком и вдобавок блондинка. В том, что у нее именно такой нос — с изящным изгибом, с немного приподнятым кончиком, так что незнакомец видит ее розовые ноздри и сразу понимает: она доступна не всякому. В том, что у нее именно такой рот — узкий, но с полными губами; особенно важна была полная нижняя губа, которую на более вызывающем лице назвали бы выпяченной. В том, что у нее именно такой подбородок — лисий, словно заточенный, подходящий для рытья нор. В том, что у нее именно такие глаза — фиолетовые, по-настоящему фиолетовые, какие редко бывают у людей; их бледный огонь подчеркивал изгиб скул. Ее лицо было бы звериным, если бы не все эти черты, благодаря которым наблюдателю казалось, что перед ним каменное изваяние. И если бы она только сняла шляпку, всякие сомнения в этом отпали бы немедленно — так резко волосы обрамляли ее узкий лоб.

Принято говорить, что женские лица похожи на сердце — то, что на тузе червей. Но Саре выпала другая масть — бубны; два треугольника, верхний — щеки и волосы на пробор, и нижний — щеки и заостренный подбородок, складывались в остроконечный ромб ее лица. Ромб, размножившийся в трех измерениях, многогранник, умевший, как бриллиант, поворачиваться к одному собеседнику одной гранью, к другому — другой.

Непринужденная, дружеская атмосфера клуба «Силинк» кипела, бурлила и крутилась водоворотом вокруг табурета, на котором сидел этот алмаз, волны набегали на стойку, разбивались об нее и откатывались назад, и тогда Сара могла сделать глоток из бокала, закурить сигарету, перекинуться парой слов с барменом Джулиусом, изучить свои многочисленные искаженные отражения в зеркальной стене бара.

— Ждешь Саймона? — спросил Джулиус, исполняя пируэт с шейкером в руках; коктейль странно булькал, пока кудесник вдохновенной струей направлял его в бокал.

— Да, он должен скоро быть, пошел на какой-то вернисаж… — Сара замолкла на полуслове — к стойке приблизился неизвестный ей молодой человек приятной наружности. Некоторое время он пристально разглядывал Сару — владей он телекинезом, наверняка сбил бы с ее головы шляпу, — затем обратился к Джулиусу:

— Гмммм…

— Гммм? Не припомню такого коктейля, — ответил бармен.

— Гммм… гммм… — Молодой человек был явно взволнован. Кроме того, на нем холщовые штаны — в «Силинк» в таких обычно не ходят, подумала Сара. Да, он взволнован, а ослепительный блеск его красоты так ярок, что он даже вспотел.

— Прошу прощения, сэр, но такого коктейля я тоже не припомню. Кажется, туда входит гренадин, не так ли? — Не дожидаясь ответа, Джулиус, высокий и стройный, повернулся к молодому человеку спиной и поспешил в другой конец бара своей особенной походкой — казалось, он не идет, а едет на скрытой за стойкой движущейся дорожке.

— Он… он весьма остроумен, вы не находите? — обратился молодой человек к Саре. Снова предложение переспать — и вместе с тем не предложение переспать. Редкий случай.

— Да, — вздохнула Сара, — и ему нечего здесь делать, он тратит свое время зря. Правда, тратит зря драгоценное время, а мог бы добиться успеха, в самом деле, настоящего успеха. — Она еще раз вздохнула, сокрушенно покачала головой, помешала пальцем коктейль.

— И почему же вы это от него скрываете? — спросил молодой человек; но Сара не успела ответить, не успела затянуть на нем потуже свой нелепый аркан — двери бара распахнулись, и из тьмы на свет выплыла Табита, ее младшая сестра.

С ней были критик Тони Фиджис и братья Брейтуэйт, парочка непохожих друг на друга близнецов. От обоих веяло чем-то нездоровым; на свою совместную жизнь — а другой у них не было — они смотрели как на одно большое ходячее произведение искусства. Не стоит даже и говорить, что из этого со всей неизбежностью вытекало следующее: чем ближе братья оказывались к сцене, тем скучнее было на них смотреть. Напротив, в обыденной жизни все, что они делали, было до крайности необычно и даже вычурно.

— Держите меня шестеро, — сказала Табита, подойдя к Саре и с такой страстью поцеловав ее, что оставила на атакованной щеке крошки от печенья, — кого я вижу! Сестренка, одна-одинешенька! — Руки младшей сестры обвились вокруг старшей, пальцы с острыми ногтями сдавили ее с обеих сторон.

Сара попыталась высвободиться, шлепнула Табиту.

— Отстань, черт тебя дери!