Хууу-грааа! В наши дни представления о мире и природе постоянно меняются, и куда быстрее, чем прежде. Более того, мы, шимпанзе, замечаем, что эти представления искажаются и извращаются и что виной тому особенности современной жизни, «противоестественной», по жестам иных мыслителей. Однако не все так просто, ведь частенько отличительной видовой чертой шимпанзе объявляли именно наше умение адаптироваться к любым внешним условиям и нашу способность к социальной аутоэволюции. Так что дело в другом: мы ведем эту «противоестественную» жизнь таким образом, что страдает экология всей планеты.
Означенное положение вещей ставит нас в тупик: навык оценивать степень собственной объективности изменил нам, замкнулся в порочный круг. И разве удивительно, что сегодня шимпанзе, профессионально занимающиеся правами животных, решили, что настала пора расширить понятие шимпанзечества и объявить полноценными обезьянами братьев наших меньших, в частности людей?
Здесь небесполезно воспроизвести жесты д-ра Луиса Лики,[1] знаменитого археолога и палеонтолога.
Когда его протеже, не менее знаменитая исследовательница, антрополог Джейн Гудолл,[2] сообщила ему, что дикие люди на ее глазах очищали ветки, а затем засовывали их в термитники с целью добыть пищу, д-р Лики возбужденно вскинул лапы: «Что же, теперь нам остается одно из двух: или дать новое определение понятию «орудие» либо понятию «шимпанзе», или же признать, что люди — такие же шимпанзе, как и мы сами!» Как вы понимаете, многоуважаемый ученый имел в виду традиционное определение шимпанзе как pongis habilis, «обезьяны умелой», то есть обезьяны, умеющей изготавливать орудия.
Роман, который вы держите в лапах, — вовсе не простецкий памфлет, призывающий обратить внимание на ситуацию с правами человека или же с тем, в каких условиях люди живут. У меня и в мыслях не было писать ничего подобного. Да, мне известно, что порой люди, на которых ставят научные эксперименты, содержатся в совершенно нешимпанзеческих условиях, что их держат в больших вольерах, изолируют, плохо лечат, плохо кормят и так далее. Но я глубоко убежден, что нам придется примириться с необходимостью эти эксперименты продолжать — они исключительно важны в плане решения проблем с ВИШ и СПИДом.
Зажестикулировав о ВИШ, мы опять возвращаемся в порочный круг морали. Если люди настолько генетически близки к нам, что могут быть носителями ВИШ (созначно новейшим исследованиям генетический материал людей совпадает с нашим на 98 %, — следовательно, у людей гораздо больше общего с шимпанзе, нежели, например, с гориллами), то разве не заслуживают они известной симпатии и сострадания с нашей стороны?
Ответ на этот вопрос, несомненно, положительный. Да, людей нужно сохранить. Вымирание рода человеческого станет потерей катастрофических масштабов, а к этому все и четверенькает — бонобо[3] медленно, но верно отвоевывают у людей все большие и большие территории.[4]
Но разве сами бонобо не нуждаются в сострадании? Разве судьба бонобо не важнее судьбы людей? Да, конечно. Однако выгода от сохранения людской популяции отнюдь не ограничивается возможностью найти лекарство от СПИДа и других болезней. Люди могут многое разжестикулировать нам о нашем прошлом, нашем происхождении и природе. У шимпанзе и человека был общий предок, который жил каких-то пять-шесть миллионов лет назад — для эволюции это лишь краткий миг.
Далее, если дикие люди вымрут, что станет с их одомашненными собратьями? Если; как утверждают д-р Гудолл и другие антропологи, у людей в самом деле есть нечто вроде культуры, то в такой ситуации от нее не останется и следа. Может даже оказаться, что поведение одомашненных людей, результаты наблюдений за которым подтверждают вышеозначенное, находится в некоей зависимости от поведения диких людей в дикой природе. И если последние исчезнут, то, возможно, даже у тех одомашненных человеков, которые научились ударять пальцем о палец (некоторые проживающие в неволе особи освоили более пятисот элементарных жестов[5]), опустятся лапы. Жестикуляции между нашими двумя видами настанет конец.
Однако поймите меня правильно — все вышепоказанное ни в коей мере не попытка обобезьянить людей. Люди — это люди, они таковы, каковы есть, в силу своей человечности. Дикий человек разительно непохож на шимпанзе. Верно, с точки зрения ученого, в стае людей действует очень сложная система социальных отношений, но с любой другой люди предстают в весьма неприглядном виде. Так, они образуют постоянные пары — и самец всю жизнь спаривается с одной-единственной самкой! При этом человеческое общество живет в полной анархии — вместо того чтобы разрешать споры простым путем, то есть выяснять всякий раз, кто из противников выше в иерархии подчинения, разные стаи людей пытаются силой навязать другим стаям свой «стиль жизни» (вероятно, под этим следует понимать примитивные формы идеологии).
Далее, несмотря на то что люди относятся к своему потомству ничуть не менее заботливо, чем шимпанзе, извращенное пристрастие человека к моногамии, лежащее в основе людского социума, — извращенное потому, что моногамия не дает виду никаких очевидных генетических преимуществ, — порождает глубокий конфликт между внутригрупповыми и общественными связями. Пожилые люди куда сильнее страдают от безразличия и плохого ухода, чем наши старики-шимпанзе.
