Обезьяны - [125]

Шрифт
Интервал

четверенькало неимоверное количество туристов), Саймон увидел такую картину, что не удержался и согнулся в три погибели от истерического хохота. Буснер замер и наклонился к пациенту, беспокоясь, как бы этот симптом не предвещал приступ, но Саймон просто протянул именитому психиатру лапу.

— «Груууннн», — прорычал он, затем показал: — Вот, посмотрите туда!

Буснер исполнил просьбу экс-художника. На противоположной стороне Броуд-стрит висела вывеска с надписью «Незабываемый Оксфорд». Саймон помнил ее со времен Браун-Хауса, так называлось развлекательное заведение для туристов. У входа толпились американцы — даже Саймон в своем теперешнем состоянии без труда опознал в этих шимпанзе американцев, кто еще носит такие короткие макинтоши от «Бёрберри», — которые смешались с группой новоиспеченных студентов, возвращавшихся из театра Шелдона[141] с церемонии принятия в университет.

Некоторые самки-студентки были в самом разгаре восхитительной течки, их набухшие седалищные мозоли розовыми маяками освещали замызганный тротуар. Разумеется, тотчас образовалось несколько очередей на спаривание, самцы-туристы бегали туда-сюда, размахивая дорогими фотоаппаратами и видеокамерами, колотили ими себя по голове. И над всем происходящим подписью к карикатуре висела знакомая Саймону вывеска. Да уж, в самом деле, разве можно забыть такой Оксфорд, где толпы волосатых чудищ трахаются прямо у тебя на глазах.

Саймон замахал лапами:

— Что мне больше всего нравится, — он указал Пальцем на сотрясающиеся тела через дорогу, — так это что оксфордские студенты, противу ожидания «хи-хи-хи-хи» такие низколобые!

И Саймон зашелся от хохота.

Буснер схватил его в охапку и сначала оттащил к зданию Бейллиола, а потом взял за лапу и повлек за собой прочь от толпы спаривающихся; отчетверенькав на приличное расстояние, шимпанзе перебрались на другую сторону улицы, ныряя между припаркованных автомобилей, и Буснеру пришлось еще раз осаживать Саймона, когда тот взорвался хохотом при виде бюстов античных философов-шимпанзе, украшавших ограду театра Шелдона, — Сократ с клыками торчком, Платон с могучей переносицей, Гераклит, поддерживающий лапами каменный лавровый венок, который бы возлежал на лбу, если бы тот у философа был…

У двери в кабинет Гребе Буснер проухал:

— «ХуууууГраааа!»

Услышав ответное уханье, гости вползли. Саймон инстинктивно упал на персидский ковер, повернулся задом вперед и пополз, подставляя оный под морду сухого, тощего шимпанзе, который сидел в гигантском кресле и попивал из хрустального бокала для хереса какую-то непрозрачную коричневую жидкость. Как всегда, Саймон был ошеломлен тем, что его тело само понимает, каким шимпанзе надо кланяться.

Гребе водрузил бокал говна на восьмиугольный столик и ласково погладил подставленную часть тела. Он внимательно следил, как Саймон полз к нему от самой двери, и от его глаз не ускользнула странная негибкость задних лап и некий автоматизм в поклоне гостя. Когда за Саймоном проследовал Буснер и двое старших шимпанзе поклонились друг другу, Гребе, не откладывая дела в долгий ящик, изложил именитому психиатру свои впечатления:

— «Уч-уч» Буснер, по-моему, у вашего пациента аутоморфизм,[142] не так ли «хууу»?

Буснер, довольный тем, как глубоко копнул выдающийся ученый, вскочил на кресло и крепко обнял Гребе, одновременно настучав ему по спине:

— Нет, на самом деле это не так «чапп-чапп». Насколько можно судить, он видит нас такими, какие мы есть; и хотя рамки психоза пока непоколебимы «хух-хух-хух», он уже не воспринимает свое тело как целиком и полностью человечье. Вот, глядите…

Саймон, поклонившись и осознав, что подчиненное положение в иерархии освобождает его от необходимости вступать с хозяином кабинета в длительную взаимную чистку, принялся рассматривать книжные шкафы, переходя от одного к другому, вынимая книги, разглядывая их и ставя на место то передними, то задними лапами.

— Похоже, наша поездка почетверенькала ему на пользу, Гребушко мой «чапп-чапп». Я впервые вижу, как он делает задними лапами что-то осмысленное, а несколько минут назад на улице он одарил меня каламбуром. Более того, когда мы подползали к поезду, он выдал метафору — первый настоящий художественный образ в исполнении его пальцев «грруннн».

Гребе, правой передней лапой держа Буснера за мошонку, показал левой:

— Не хотел «чапп-чапп» жестикулировать об этом, Буснерушко мой, но на самом деле я голоден как волк; сие, — он побарабанил по бокалу, — конечно, освежает, но не может наполнить желудок. Как думаешь «чапп-чапп», мистер Дайкс достаточно спокоен, чтобы пережить визит в обеденный зал колледжа «хуууу»?

— Не вижу, почему нет «гррууннн», пока что он справляется со всем отлично.

— Хорошо, в таком случае почему бы нам не объявить перерыв на третий обед, а после вернуться сюда и помахать лапами как следует «хуууу»? — Гребе снова посмотрел на часы. — Я в вашем распоряжении до половины четвертого, потом меня ждут эти вечные четверорукие нытики-студенты.


За обедом Саймон вел себя тише воды ниже травы. Под темными сводами великолепного огромного обеденного зала Эксетерского колледжа гулким эхом разносились уханья студентов, которые не столько сидели за длинными столами, сколько болтались на них гроздьями. С темных дубовых панелей на обедающих затуманенным взором глядели портреты знати, ученых и прелатов. Саймон не отводил глаз от этих обезьян в доспехах, обезьян в ризах, обезьян в тюдоровских воротниках, восхищаясь, с какой точностью старинные художники передали каждый изгиб каждого волоска шерсти своих моделей. Он дорого бы Дал, чтобы получить разрешение покинуть стоящий на возвышении главный стол, на углу которого ему отвели место, и подползти поближе к портретам, взобраться вверх по стене по старинным турникам, проверить, так ли изящна работа старинной кисти, как кажется издали.


Еще от автора Уилл Селф
Как живут мертвецы

Уилл Селф (р. 1961) — один из самых ярких современных английских прозаиков, «мастер эпатажа и язвительный насмешник с необычайным полетом фантазии». Критики находят в его творчестве влияние таких непохожих друг на друга авторов, как Виктор Пелевин, Франц Кафка, Уильям С. Берроуз, Мартин Эмис. Роман «Как живут мертвецы» — общепризнанный шедевр Селфа. Шестидесятипятилетняя Лили Блум, женщина со вздорным характером и острым языком, полжизни прожившая в Америке, умирает в Лондоне. Ее проводником в загробном мире становится австралийский абориген Фар Лап.


Европейская история

Уилл Селф (р. 1961) – один из самых ярких современных английских прозаиков, «мастер эпатажа и язвительный насмешник с необычайным полетом фантазии».Критики находят в его творчестве влияние таких не похожих друг на друга авторов, как Франц Кафка, Уильям С. Берроуз, Мартин Эмис, Виктор Пелевин.С каждым прикосновением к прозе У. Селфа убеждаешься, что он еще более не прост, чем кажется с первого взгляда. Его фантастические конструкции, символические параллели и метафизические заключения произрастают из почвы повседневности, как цветы лотоса из болотной тины, с особенной отчетливостью выделяясь на ее фоне.


Инсектопия

Уилл Селф (р. 1961) – один из самых ярких современных английских прозаиков, «мастер эпатажа и язвительный насмешник с необычайным полетом фантазии».Критики находят в его творчестве влияние таких не похожих друг на друга авторов, как Франц Кафка, Уильям С. Берроуз, Мартин Эмис, Виктор Пелевин.С каждым прикосновением к прозе У. Селфа убеждаешься, что он еще более не прост, чем кажется с первого взгляда. Его фантастические конструкции, символические параллели и метафизические заключения произрастают из почвы повседневности, как цветы лотоса из болотной тины, с особенной отчетливостью выделяясь на ее фоне.


Ком крэка размером с «Ритц»

Уилл Селф (р. 1961) – один из самых ярких современных английских прозаиков, «мастер эпатажа и язвительный насмешник с необычайным полетом фантазии».Критики находят в его творчестве влияние таких не похожих друг на друга авторов, как Франц Кафка, Уильям С. Берроуз, Мартин Эмис, Виктор Пелевин.С каждым прикосновением к прозе У. Селфа убеждаешься, что он еще более не прост, чем кажется с первого взгляда. Его фантастические конструкции, символические параллели и метафизические заключения произрастают из почвы повседневности, как цветы лотоса из болотной тины, с особенной отчетливостью выделяясь на ее фоне.


Крутые-крутые игрушки для крутых-крутых мальчиков

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Премия для извращенца

Уилл Селф (р. 1961) – один из самых ярких современных английских прозаиков, «мастер эпатажа и язвительный насмешник с необычайным полетом фантазии».Критики находят в его творчестве влияние таких не похожих друг на друга авторов, как Франц Кафка, Уильям С. Берроуз, Мартин Эмис, Виктор Пелевин.С каждым прикосновением к прозе У. Селфа убеждаешься, что он еще более не прост, чем кажется с первого взгляда. Его фантастические конструкции, символические параллели и метафизические заключения произрастают из почвы повседневности, как цветы лотоса из болотной тины, с особенной отчетливостью выделяясь на ее фоне.


Рекомендуем почитать
Ашантийская куколка

«Ашантийская куколка» — второй роман камерунского писателя. Написанный легко и непринужденно, в свойственной Бебею слегка иронической тональности, этот роман лишь внешне представляет собой незатейливую любовную историю Эдны, внучки рыночной торговки, и молодого чиновника Спио. Писателю удалось показать становление новой африканской женщины, ее роль в общественной жизни.


Особенный год

Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.


Идиоты

Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.


Деревянные волки

Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.


Сорок тысяч

Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.


Голубь с зеленым горошком

«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.