Обеты молчания - [100]

«ФЛОРИСТЫ ДЖОЙ».

С этой стороны реки было безлюдно. Время от времени до него доносились голоса.

– Спиной ко мне!

– Сколько еще столов?

Внезапный взрыв смеха.

Он сидел тихо. Поплавок качался на воде. Ярко светило солнце. Он задумался, не увлечься ли ему рыбалкой. Потом. Когда все закончится. Все почти закончилось.

Снаружи собора толпа слышала только периодически доносящиеся до нее звуки органа и взмывающие вверх или опускающиеся ниже мелодии гимнов. Вооруженные офицеры пока не чувствовали себя спокойно, но музыка была приятной – по крайней мере то, что они могли разобрать. Легкий ветерок коснулся деревьев, растущих вдоль длинной дорожки к восточному входу, и закружил несколько последних листочков, слетевших вниз. С ветки на ветку прыгала белка.

– Как ты думаешь, сколько оно может стоить, – спросила одна из женщин, – такое-то платье?

– Дизайнерское.

– Да, конечно. Ну, тысячи? Десять тысяч?

– Легко. А еще все остальное.

– За десятку можно организовать свадьбу целиком.

Кто-то передал по кругу пачку «Ментос». Одну предложили и констеблю полиции, которая явно не отказалась бы. Она покачала головой. Улыбнулась.

– Буду рада, когда они все уйдут.

Женщина кивнула головой.

Только одну.

Так он сказал себе, и он сдержит свое слово.

Он внимательно наблюдал. Многие гости все еще оставались внутри, но чем больше проходило времени, тем больше людей высыпало на деревянные настилы, установленные на газоне и ведущие к реке: пара-тройка здесь, несколько там. Всегда очень легко было определить невесту, а еще мать, свекровь и сестер. Мужчин почти не было, не считая рабочих. Не мужское это дело – свадебные ярмарки, что сильно упрощало задачу.

Кого он выберет, зависело от конкретного времени и от удачности позиции. Вопрос везения. Или невезения – это с какой стороны посмотреть.

И вот, когда на газоне собралась уже куча народу, он увидел ее.

На ней были джинсы кремового цвета и узкий топ, ее волосы были заколоты сзади, и его начало тошнить. Джорджина. Он поискал Элисон, но Джорджина была одна.

А потом их мать – ее и Элисон – вышла на улицу, чтобы присоединиться к ней.

Джорджи выходит замуж? За кого, когда, где? Вопросы перемешались у него в голове, но он убрал их с дороги, потому что на самом деле ему не нужны были ответы, ему нужно было сосредоточиться, а он не мог. Он чувствовал себя иначе. Всегда, до этого момента, им владело ледяное спокойствие. Холодный. Спокойный. Сосредоточенный.

Но что-то сломалось внутри его вдребезги, и ярость, ярость, смешанная с жутким ощущением предательства и отверженности, взяла над ним верх, и он больше не был холодным, спокойным и сосредоточенным, он превратился в беспорядочный сгусток эмоций. У него тряслись руки. Он купил винтовку для охоты на оленей, но карабин от Хеклера и Коха тоже был у него в сумке. Он убрал винтовку. Его руки все еще тряслись, потому что он пытался действовать быстро, но больше потому, что он знал, что теряет контроль, что он зол, что он не будет следовать плану. Какой теперь может быть план? Планы больше не имели значения.

Он поднял «Джи36», посмотрел в нее и увидел Джорджину и ее мать, которые стояли там и разговаривали с какой-то девушкой у цветочного стенда. Там были и другие. Другие девушки. Другие матери. Другие женщины. Где-то там, может быть, была даже Элисон. Он сделал глубокий вдох и начал двигаться дальше – правильно взялся за винтовку, расположил ее под носом, очень близко и плотно, не как какой-то пацан-любитель. Он не был любителем. Он знал, что делает. Он перебежал через мост в сторону лужайки. Бесшумно. Он начнет кричать Джорджи в любую секунду. Сначала выстрелит, потом закричит, но сначала выстрелит… Не наоборот. Не так, как он должен делать.

Выстрел. Еще выстрел. Он увидел, как Джорджина поворачивается. Ее лицо. Полное ужаса. Нежелания верить в происходящее. Ее руки, взлетающие к лицу. Увидел, как у нее открывается рот. Казалось, это длилось вечность. Теперь у него было все время мира. Они все смотрели, они все видели его, хотя далеко не все понимали, что сейчас случится, их лица выражали недоумение. Некоторые даже смеялись.

Выстрел и крик.

Он выстрелил. И тут выстрел эхом отозвался повсюду.

Крики. Крики исходили не от него, хотя сам он часто произносил эти слова.

– Бросай оружие, бросай оружие. Бросай оружие. Руки за голову. Руки за…

Лужайку, и гравийную дорожку, и мост перед ними наводнили тысячи их, тысячи – ноги, сапоги, крики. Визги.

– Бросай оружие, бросай оружие. Бросай…

Знакомый голос, совсем близко.

– Твою мать, это же Клайв Раули.

«Раули. Клайв Раули. Раули, Рауили, Рауили». Его собственное имя, не переставая, крутилось у него в голове, когда он бросил оружие и встал на колени, а потом плашмя лег лицом вниз на траву, прижатый к ней, с чьей-то ногой на шее.

– Твою мать.

Он закрыл глаза. Он был спокоен. На самом деле даже рад. Он остановился. Как он и говорил.

Остановился.

Семьдесят семь

– Можете подождать пять минут, суперинтендант? Старший констебль сейчас говорит по телефону.

Элли, приветливая секретарша Полы Девениш, улыбнулась Саймону, но это не добавило ему уверенности. У него не было ощущения, что это был звонок, который ни в коем случае нельзя было прерывать, он чувствовал, что его заставляют ждать специально, что таким образом его начальница демонстрирует свое превосходство. Но он кивнул и улыбнулся Элли в ответ, сел, а потом снова поднялся и выглянул в окно во двор полицейского участка. И опять сел.