Они лезли наверх два часа. А потом вышли под низко нависшее покрывало облаков. Начался мелкий дождь.
Он уже открыл рот, чтобы бросить язвительное замечание по поводу обещанной ясной погоды, но в этот самый момент голова Иэна чуть заметно дернулась влево. Он поднял указательный палец.
Иэн знал холмы и погоду на холмах; улавливал тончайшие изменения в направлении ветра. Он знал их лучше, чем кто бы то ни было.
Они стояли неподвижно и тихо. Возникло какое-то напряжение. Три минуты назад его не было.
Что-то есть.
Солнце вырвалось из-за туч, изодрав их в клочья. Сначала его сияние скрадывала влажная дымка, но потом оно засветило ослепительно-ярко, беззастенчиво, будто человек, выскочивший из засады. Уголки губ Иэна скривились в улыбке.
Но они продолжали стоять. Не шевелясь и не разговаривая. Выжидая.
Иэн поднял к глазам свой бинокль и медленно, очень медленно перевел взгляд слева направо.
И он ждал, наблюдая за наклоном головы Иэна, выжидающего нужный момент.
От их одежды, нагретой солнцем, начал идти пар.
Иэн опустил бинокль и кивнул.
Олени были под ними, хотя на ближайшие полмили он не видел абсолютно ничего. Но они там были, это точно. Иэн знал. Они шли осторожно, держась против ветра. Из земли здесь торчали камни, легко было поскользнуться.
Он чувствовал давно знакомое возбуждение. Эти моменты были самыми лучшими. Когда ты знаешь. Когда ты вот настолько, вот настолько близок к тому, чтобы заметить его, вот настолько близок к развязке, к цели, к кульминации всего дела.
Вот настолько.
Легчайший вздох сорвался со сжатых губ Иэна.
Он проследил за его взглядом.
Взрослый олень стоял один, на небольшом склоне строго на запад от того места, где были они. Он ничего не почувствовал – пока что это можно было сказать наверняка. Надо продолжать в том же духе.
Они улеглись и начали ползти – влажная земля под пузом, яркое солнце над головой. Их яростно атаковали мошки, неизвестно как выискивая незащищенные участки кожи под задравшейся одеждой и не реагируя на стойкий запах цитронеллы, но сейчас он был так сосредоточен, что едва замечал их. Это потом зуд будет сводить его с ума.
Они ползли еще несколько минут, спускаясь все ниже, пока не поравнялись с оленем и не оказались в паре сотен ярдов от него.
Иэн остановился. Поднял бинокль. Они ждали. Наблюдали. Неподвижные, словно два камня.
Солнце стало жарче. Ветер полностью стих.
Они очень медленно, дюйм за дюймом, преодолели еще тридцать ярдов, и эти тридцать ярдов отняли у них десять минут; они почти не двигались. Как и положено.
Олень поднял голову.
– Старик, – прошептал Иэн так тихо, что он едва услышал.
Старейший зверь. Не такой огромный, как те, что живут в низине, и без широченных рогов. Но довольно могучий. Старый. Слишком старый, чтобы пережить еще одну зиму. Он слишком уважал животное, чтобы позволить этому случиться.
Они лежали с подветренной стороны и всего где-то в ста пятидесяти ярдах. Тут олень мотнул головой, слегка повернулся и сделал несколько неуверенных шагов, но так и остался стоять спиной к ним. Они ждали.
Ждали. Солнце припекало. Он почти сварился в своей вощеной куртке.
А потом, как это обычно и бывает, олень в одну головокружительную секунду развернулся, поднял голову и поглядел в их сторону. Как будто знал. Как будто ждал его. Он занял просто идеальную позицию.
Он вытащил винтовку. Зарядил. Иэн напряженно наблюдал в бинокль.
Он аккуратно приподнялся и поглядел в прицел.
Старый олень не двигался. Теперь его голова была поднята выше, и он смотрел прямо на него.
Олень знал.
Иэн ждал, прильнув к биноклю.
Земля остановила свое вращение.
Он целился в сердце.
Темно-синий пиджак. Юбка с бело-голубым узором. Средний каблук.
Шарф? Или бусы?
Бусы.
Хелен Крид зашла в ванную и поправила волосы. Вышла и еще раз поймала свое отражение в зеркале в полный рост. Господи, она выглядела… уныло. Это было единственное подходящее слово. Как будто собиралась на собеседование.
Она сняла юбку, блузку и пиджак и начала заново.
Было очень тепло. Конец сентября, бабье лето.
Хорошо. Светло-серые льняные брюки. Удлиненный льняной пиджак. Рубашка цвета фуксии, которую она еще ни разу не надевала.
Лучше? Да. Серьги? Простые гвоздики.
На улице послышался рев, с которым Том, как обычно, сделал эффектный финальный разворот на своем мотоцикле. Рев затих. Она услышала металлический лязг опустившейся на асфальт подножки.
Всего шесть. У нее еще почти два часа – слишком рано оделась.
