Объективная субъективность: психоаналитическая теория субъекта - [46]

«Быть рассматриваемым»: невыносимая неизбежность взгляда

Селфи и тот гаджет, с помощью которого оно делается, т. е. смартфон, позволяет раскрыть еще одно до сих пор упускаемое в моем анализе измерение взгляда — его травмирующую неизбежную вездесущность.

Субъекту не скрыться от наставленного на него взгляда. Этот взгляд вмонтирован в структуру человеческой субъективности, подобно тому как камера вмонтирована в корпус смартфона. Субъект уже изначально «дан к рассмотрению (donné-à-voir)»[292], он изначально существует в режиме того, кто рассматривается; «возможность быть увиденным другим»[293] — это постоянная реальность субъекта. Взгляд — это постоянное напоминание о том, что

я уязвим, что я имею тело, которое может быть ранено, что я занимаю место и ни в коем случае не могу избежать пространства, в котором я беззащитен, короче говоря, я рассматриваюсь[294].

Как писал Лакан,

если вижу я из одной-единственной точки, то на меня, поскольку я существую, взгляды устремлены отовсюду[295].

Новые технологии в буквальном смысле материализуют эти, на первый взгляд, странные тезисы. Практически каждую секунду на нас наставлен фиксированный немигающий взгляд — при этом в данном случае он не виртуальный, а вполне себе физический, материальный. Это взгляд, в частности, той камеры, которая есть сегодня практически в каждом телефоне. Этот взгляд, который мы, по большому счету, никогда не можем полностью контролировать. Мы не знаем или же не доверяем до конца нашему знанию о том, работает или нет в данный конкретный момент та камера телефона, которая наставлена на нас, пока мы, например, листаем ленту Фейсбука или же проверяем электронную почту. Невыносимость этого незнания, являющаяся, судя по всему, проявлением более фундаментальной тревоги по поводу всегда направленного на нас «виртуального» взгляда, приводит к таким странным явлениям, как массовые попытки людей заклеивать камеру телефона[296], чтобы иметь возможность расклеить ее только тогда, когда они уверены, что их можно снимать, видеть. Субъект в буквальном смысле не понимает, кто именно смотрит на него из этой черной дырочки и что этому возможному наблюдателю надо — что именно он хочет увидеть? Вдруг он хочет увидеть меня, когда я голый или в туалете или еще в каком-то неприглядном виде. Эта всегда присутствующая возможность быть застигнутым врасплох есть выявление травмирующей зловещей природы взгляда.

Никто лучше Жана-Поля Сартра не описал это зловещее измерение взгляда. Пока я один — мир принадлежит мне, я центр мира, упорядочивающий все окружающие меня объекты: эта вещь от меня в десяти метрах, а эта — в пятнадцати. Но как только появляется Другой, то его взгляд

касается меня через мир и является преобразованием не только меня, но полным изменением мира. Я рассматриваюсь в рассматриваемом мире. В частности, взгляд другого, то есть взгляд рассматривающий, а не рассматриваемый, отрицает мои расстояния до объектов и развертывает свои собственные расстояния[297].

Мой мир как бы дает трещину и начинает утекать от меня к Другому, который является его центром; это мир, в котором я сам становлюсь объектом, обретаю внешние очертания, образ, над которым я в конечном итоге не властен. В этом смысле субъект перед лицом Другого всегда как бы раздваивается — я-для-себя и я-для-другого[298].

Эта всегда существующая возможность превращения в рассматриваемый объект, открытый для взора Другого, открывает одну из констант человеческого существования — стыд.

Чистый стыд, — как пишет Сартр, — не является чувством быть таким-то или таким-то заслуживающим порицания объектом, но вообще быть каким-то объектом, то есть признать себя в этом деградированном бытии зависящим и застывшим, каким я есть для Другого[299].

То есть стыд возникает не по поводу конкретного конфуза, в котором меня застает взгляд конкретного другого, но от самого факта того, что этот Другой вообще есть и, соответственно, есть вообще моя возможность быть объективированным Другим. В этом смысле, по Сартру, речь идет не просто о стыде, но — о фундаментальном стыде.

«Ад — это другие», как гласит знаменитый афоризм, отчеканенный французским философом-экзистенциалистом. Мы все палачи друг для друга[300]. Взгляд Другого стыдит меня, вызывает во мне смущение, заставляет меня прятаться от этого взгляда (заклеивать камеру телефона), но совсем избежать его оказывается невозможно: почему-то люди лишь заклеивают камеру, а не выкидывают свои смартфоны…

Травмирующее, стыдящее измерение взгляда Другого запускает серию защитных механизмов, направленных, в частности, на объективацию Другого.

Мое постоянное желание, — пишет Сартр, — состоит… в том, чтобы удержать другого в его объективности, и мои отношения с другим-объектом в основном состоят из уловок, предназначенных, чтобы заставить его, в сущности, оставаться объектом…[301]

Я хочу одомашнить взгляд Другого, превратить его в подчиненный мне объект.

Селфи наряду с упоминавшимся заклеиванием объектива вполне можно рассматривать как примеры подобной попытки одомашнивания, приручения взгляда. Далеко, естественно, не единственные примеры. Например, Жижек именно в этом ключе рассматривает феномен ностальгии: