Объективная субъективность: психоаналитическая теория субъекта - [45]

Если вернуться к разговору об идеологии, то именно это измерение, связанное с желанием и наслаждением, упускается теми, кто зацикливается на селфи как на механизме самоидентификации и саморепрезентации. Именно это измерение заставляет Жижека раскритиковать теорию интерпелляции Альтюссера:

еще до идентификации в символическом процессе распознавания/нераспознавания субъект ($) оказывается захвачен Другим посредством парадоксального объекта-причины желания в самом его [Другого] средоточии (a), посредством этого секрета, предположительно спрятанного в Другом[282].

Субъект снова и снова делает селфи, т. е. накладывает на себя взгляд Другого, порабощает себя этим взглядом именно потому, что он уже заранее захвачен Другим. Захвачен благодаря тому, что Лакан называл (маленьким) объектом а, или же объектом-причиной желания. У Другого есть что-то, что вызывает, запускает наше желание. Что же именно есть у Другого? Это что-то и есть взгляд, который, по словам Лакана, есть «объект a в поле видимого»[283].

Именно желание не позволяет субъекту оставаться просто отвлеченным наблюдателем за миром как за неким безразличным для него объектом. Именно желание не позволяет воспринимать мир просто как рассматриваемую субъектом картину, уподобляясь зрителю, например, в музее или театре. Желание, а точнее, объект-причина желания (маленький объект a, или просто объект a), т. е. то, что вызывает желание (его причина), и одновременно то, на что это желание направлено (его объект), радикально трансформирует как субъекта, так и мир, в котором он существует. Объект-причина желания буквально вписывает субъекта в мир, вмещает его в картину: объект, который захватывает мое желание, как бы возвращает мне мой же взгляд[284], он вопиет ко мне, превращается в центр, вокруг которого выстраивается вся остальная картина. «Вещи глядят на меня»[285]. Этот момент Лакан описывал с помощью понятия анаморфоза, т. е. меняющего восприятие оптического смещения, который, например, можно увидеть на картине Ганса Гольбейна Младшего «Послы»[286]: ленивое отвлеченное разглядывание картины прекращается в тот момент, когда зритель — в результате анаморфоза — замечает в самом центре картины череп, как бы обращенный к зрителю и сообщающий и всей картине, и, наверное, всей комнате, где картина находится, атмосферу неизбежности смерти, которой не минует никто, включая и оказавшегося перед картиной зрителя. В результате анаморфоза взгляд становится

не тем, что субъект бросает на объект, но той точкой, с которой объект возвращает взгляд. Таким образом, взгляд вовлекает наблюдателя в картину, подрывая его/ее способность оставаться все воспринимающим, но не воспринимаемым…[287]

Субъект становится объектом взгляда, устремленного на него из картины, которую он до этого равнодушно созерцал, а теперь сам превратился в ее часть.

«Зеркальное селфи» буквально воплощает эту логику взгляда и желания. Черный зрачок телефона, который чарует субъекта, заставляет его/ее часами придавать себе необходимые очертания, есть в буквальном смысле вещь, смотрящая на нас, обращающая на нас свой взгляд. Этот взгляд в случае нашего селфи буквально вписан в зрительное поле, которое он искажает, уродует: взгляд не дает образу симпатичной девушки приобрести законченность, завершенность — немаленький черный смартфон становится темным пятном в самом центре картины. Взгляд — дыра, пустота, вокруг которой организуется, выстраивается вся остальная картина. Причем организуется и выстраивается этим же самым взглядом. Присутствие взгляда буквально замораживает субъекта, «фотографирует»[288], объективирует, убивает всякую жизнь в нем[289], превращает из зрителя картины (субъект взгляда) в часть этой картины (объект взгляда).

Погоня субъекта за объектом-причиной желания, т. е. за взглядом Другого, желание получить тот самый взгляд и одновременно дать этому взгляду то, что ему нужно, есть суть той фантазии, которая лежит в основании селфи. Это селфи-фантазия. В лакановской теории формула фантазии — $ <> a, т. е. расколотый, лишенный целостности субъект стремится к утраченной полноте, олицетворяемой для него объектом a[290]. В случае селфи эта фантазия выглядит следующим образом: нуждающийся во взгляде Другого субъект прихорашивается изо всех сил для того, чтобы получить тот самый взгляд. Для того чтобы впечатлить его: сейчас я сделаю такую классную прическу, так накрашу губки, так соблазнительно улыбнусь, что этот взгляд будет моим. Я наконец-то добьюсь того, чего так сильно желаю! Это уже не просто желание Другого, но «желание к Другому — желание, в конце которого лежит выставление напоказ»[291], призванное насытить «аппетит глаза» Другого.

Но, как и положено объекту-причине желания (в данном случае взгляду), он никогда не достигается субъектом, он всегда ускользает. Каким бы удачным ни получился образ, сколько бы лайков и восторженных комментариев он ни собрал — все равно это не то. Надо снова наряжаться, снова краситься в надежде наконец поймать тот самый взгляд того самого Другого. В этом смысле селфи, равно как и любая другая фантазия, бесконечно. Селфи-фантазия, меняясь вместе с изменением технологий, будет прокручивать себя вечно до тех пор, пока мир не рухнет или же пока у субъекта не найдется смелости «перейти через фантазию».