Обеднённый уран - [73]

Хорошо съездить туда лет через пять, из любопытства. Предаться лёгкой ностальгии; впрочем, ненадолго. Увидеть располневшую матрону, бывшую стройную красавицу, которую когда-то случайно целовал — и поздравить себя с отсутствием. С тем, что был все эти годы далеко. И снова уехать, теперь уже навсегда.

Прекрасно слушать музыку.

Картину можно не понять. Книга может не понравиться, но доказать что-либо трудно, для этого надо много знать, быть критиком. А в музыке сразу чувствуется малейшая фальшь.

Хорошо жить хорошо. Почему бы и нет?

Плохо жить нехорошо.

Очень плохо делать то, чего не хочешь. И плохо, когда скучно. Это хуже всего. Некуда пойти и не с кем поговорить. Время тогда тянется, тянется… а на часы посмотришь — полжизни прошло зря.

Плохо, когда женщина, которая тебе абсолютно не нравится, вдруг пишет тебе смелое признание в любви. Что тут делать?.. И ей будет плохо, и тебе не по себе. Так она — что же, представляла себя рядом, возле?!. Причем, судя по тону письма, почти не сомневалась… Неужели настолько отвратителен? Где зеркало?!

Плохо, когда кто-то над душой стоит и смотрит. И смотрит. И не объяснишь ты ему ничего.

Иногда кажется, плохо всё. Ведь всё, что может быть сделано плохо, обязательно будет у нас сделано плохо. Так уж повелось. И даже то, что может быть хорошим. А наоборот бывает гораздо реже.

К примеру, горячий чай — отвратителен. Ведь мог быть холодным. И сколько раз просил об этом! Но тебе упорно наливают горячий…

Впрочем, уже остыл. Можно пить.

Совершенство

В одних трусах будучи, семейных, в горошек, он легко поднял и вылил на себя ведро холодной воды. На улице было минус восемь — прелесть что за погода, скоро река схватится льдом, можно будет купаться нормально. Он бодро переступил несколько раз босыми ногами в образовавшейся на асфальте луже, звонко похлопал себя ладонями по твёрдому животу и рассмеялся от удовольствия.

Никто уж не глядел на него в окна, как на придурка — привыкли, да и рано было, народ спал, пять утра. Он вошёл с пустым ведром в подъезд, нарочито медленно поднялся по ледяным бетонным ступеням на свой шестой этаж. Дверь не заперта.

Он вытерся, вымыл ноги в ванной, пошёл готовить завтрак. Скоро на работу.

Жена лежала в комнате на диване и тихо постанывала во сне. Болела уже давно. В шестьдесят лет, если собой не заниматься, какое у человека здоровье? Никакого. А она собой не занималась никогда, ну вот и пожалуйста. Сколько он её пытался приохотить к этому делу — нет, только рукой махнёт, не надо. Да и наследственность плохая, почки. Судя по всему, недолго ждать.

А он вот здоровее молодых, может фору дать любому. Недавно у них в отделе были полушуточные гиревые соревнования, его сначала и допускать не хотели, но потом всё же, посмеиваясь, допустили, а когда он пудовой гирькой шутя поиграл да взялся за двухпудовую, улыбки стали кривыми. Короче, всех переплюнул, показал, кто чего стоит… Иззавидовались. Пошли сразу тихие разговоры, что пора бы человеку на пенсию, возраст-то подходящий, молодым надо дать дорогу, да и что он за инженер, всю жизнь ни одного интересного проекта, сплошной штамп и повторение… В глупой стенгазете нарисовали совершенно лысого старика с преувеличенно богатырской грудью и лошадиной улыбкой. Не постеснялись. Что ж, он воспринял это как должное. Значит, сила на его стороне.

Позавтракал, собрался ехать. Кроссовки, спортивные трусы, легкая майка. За спиной школьный рюкзачок с книгами. Запер дверь, спустился вниз, побежал к трамвайной остановке.

Добежал. Транспорта пока не было. Можно, конечно, успеть и на своих двоих (он часто так и делал), но сегодня надо было ему ещё прочитать то, что вчера не успел из-за жены.

Трамвая всё не было. Он покружил вокруг остановки, дал длинный кросс вдоль линии. Дышал, как хороший насос, пар валил, даже очки слегка запотели. Протёр их на ходу. Наконец дождался, влез в толпу одетых людей, смотревших на него с ужасом и почти отвращением. Очки снова запотели, он снял их и протёр. Не теряя ни минуты, достал из рюкзака учебник. Какое-то время здесь можно продержаться без движения.

Десять минут на техническое чтение. Потом десять минут на свежую «Роман-газету». Ровно столько, чтобы доехать до работы. Краем глаза он подметил, с каким гадливым выражением стоящий рядом парень поглядывает на его седовласую грудь и морщинистую кожу. Не нравится — не смотри. И действительно, не выдержал парень, отвернулся. Да, так всегда и бывает.

А у нас свобода, каждый может ходить в чём угодно.

Добежал до проходной, измерил пульс. Отлично.

На работе всё было как всегда, те же подначки дураков-коллег из мужской половины, фальшивые восторги женщин. Как же — не курит, не пьёт, здоров как бык, и всё такое. Он прикидывал, которую из них можно взять, когда жена освободит его наконец. Получалось — никого. Все глупы, неразвиты, грубы, жутко красятся. Почти у всех лишний вес. Нет, надо приискивать где-то ещё. Здесь — только время терять.

Чертил что-то до конца дня, совсем не думая о работе. Прислушивался к своим внутренним ощущениям, всё ли в порядке, нет ли где пробоин, незаделанных дыр. Зуб что-то стал побаливать, один из последних. Видимо, придётся всерьёз подумать о протезе. У него был такой принцип: ничего не запускать. Если выпал зуб, иди вставлять новый. Если заболел желудок — иди лечить, но лучше вообще не доводить до болезни, питаться правильно. Зубы-то у него почти все уж были вставные. Да так и легче — не болят, меньше проблем.