Два слова о настоящей прозе (Предисловие)
Говорить о прозе Алексея Серова, как, впрочем, и о нём самом, нелегко. На первый взгляд, в рассказах автора нет ничего такого, что требовало бы от читателя энциклопедических знаний в области истории и литературы, нет параллелей с какими-то известными событиями или классическими произведениями. И всё же…
Проза Алексея Серова течёт в русле того самого «великого и могучего…», обращение к которому классик начал с восхищённого: «О….!» Автор повествует. Он рассказывает. Делает это так ненавязчиво, как, пожалуй, сегодня уже мало кто умеет. Разучились. Нынче каждый «писака» старается переорать другого, дабы обратить на себя внимание. Один выкидывает коленца всякие, чтобы «засветиться», другой разными способами «пиарится». Может, это и не совсем так, но таково расхожее мнение почтеннейшей публики о нынешней писательской братии. То ли братия измельчала, то ли предмет ею понимается неверно.
Однако, взявшись читать Алексея Серова, обнаруживаешь, что всё в вечности расположено по своим местам. Любовь остаётся любовью, подлость подлостью. И сущность человеческая сущностью человеческой остаётся: как ни назови человека алчного — предприниматель, олигарх, бизнесмен — он останется стяжателем. И сам язык никуда не делся. Вот он, без выкрутасов, ясный и берущий за душу.
Герои автора — простые люди, занимающиеся обычным делом, из которого день за днем ткётся, как полотно, их жизнь. И мечтают они образами, близкими каждому человеку. Юному поколению эта картина мира передается от мамы с папой, а тем — от стариков, предков. «…Другой берег речки был низкий и болотистый, но он плавно поднимался на протяжении километров полутора, потом, видимо, обрывался к старому руслу реки, а за тем руслом, на плоскогорье, примостилась очень приятная на вид деревенька дворов в тридцать-сорок. Крыши её аккуратно лепились одна возле другой, сбоку стояла высокая тёмная ель, похожая на церковную колокольню. При взгляде на неё каждый раз хотелось перекреститься…»
За простотой изложения скрывается необъяснимая притягательность. Точным художественным словом создается реально осязаемый образ.
Да и сам автор — Алексей Серов — словно персонаж собственных рассказов. Внешне он похож на медведя и сложением своим, и проявлением чувств на лице. Он могуч и тих. Ярость и радость его не выражаются в резиновых гримасах и воплях. Для врага такой представляет главную опасность. Трудно угадать, что там у него на уме. Для друга — нет надёжней опоры. Подставит плечо без лишних слов.
Алексей не витает в эмпиреях. Он живёт жизнью своих любимых героев. Занимается рабочим делом. Он сварщик высокой квалификации. Потолочный шов сделает и глазом не моргнёт. Правда, сегодня приходится всё больше газорезкой заниматься. Старые предприятия идут на слом.
И его герои похожи на автора, как вся рота на командира. Так и живут они, органично дополняя и продолжая друг друга. Автор и его проза. Краски её неярки, их тона точны до скупости. Ироничность рассказчика не сразу бросается в глаза. Но она там есть, как малахитовый узор внутри серого камня, покрытого мхом. Письмо Алексея Серова не подстраивается под «лайки». Язык его из той породы, что возникла задолго до суррогатного общения. Он оттуда, где с книгой говорят по душам.
Вячеслав Ковальков
Сначала его не звали никак. Их было шестеро, и никто не спешил придумывать имена этим слепым беспородным щенкам. Сердобольные женщины, которые приносили мамке каждый день немного еды, различали их только по масти. Говорили: ого, этот, Рыжий, злой какой. Или: эта дурочка, Пятнистая, ничего не понимает. Или: смотри, Серый, не бегай на дорогу, задавят.
А этот, хотя и самый большой, был какой-то тихий, спокойный. Он тоже, конечно, прорывался к мамкиным сосцам, но его легко отталкивали в сторону. Пока все ели, он терпеливо сидел рядом и чесал за ухом — был ленивый, вялый, не рычал и не скалился, и за это самый первый из своих братьев и сестер получил имя: Тишка.
Ну, получил и получил, не больно-то много изменилось от этого в его жизни. Хозяин для него вместе с именем не нашёлся.
Постепенно щенков становилось меньше. Серого взял на воспитание охотник, и щенок часто проходил на поводке мимо своей бывшей берлоги между гаражами, злобно лая на оставшихся, как будто никогда их и не знал. Пятнистую забрали сторожить котельную; ей можно было позавидовать — кочегар человек добрый, и зимой тёплый угол собаке всегда обеспечен. Рыжего задавило машиной. Остальные тоже куда-то постепенно исчезли. Остался только Тишка. Его, самого большого, наверное, боялись брать. Не прокормить, а если окажется ещё и слишком злой. Так что он долго бродил по посёлку за мамкой, и она кормила его, хотя от рождения прошло уже несколько месяцев.
Он действительно сильно вырос. Алкоголики у магазина только усмехались, глядя, как здоровенный Тишка выпрашивает у мамаши титьку, а мамка, огрызаясь, неохотно укладывается набок, чтобы дать поесть своему последышу.