О женщинах и соли - [43]

Когда мы вернулись в Гавану, у нас дома пробило дыру в потолке, и у нас ушли месяцы, чтобы найти деньги, материалы и все залатать. Все это время мы собирали воду ведрами каждый раз, когда шел дождь, и мы перестали говорить о непервостепенном. Мы написали маме Джанетт в Майами и попросили у нее денег на починку дыры. Потом небо исчезло, и в доме снова стало темно.

* * *

Мы добираемся до дома с телефоном. Это приземистая хижина с крышей из рифленого железа, ее окружают другие такие же хижины. На бетонном крыльце хижины в кресле-качалке сидит старуха с темными пигментными пятнами и обмахивается веером. Ветви бугенвиллеи вьются вокруг дома и распускаются под солнцем.

— Сеньора Лилия, — говорит Рейнальдо.

Женщина улыбается и приглаживает свои белые волосы. Она знакомится с нами, когда я протягиваю ей несколько монет за телефонный звонок.

Джанетт предлагает заплатить, но у нее с собой только divisa, а не moneda nacional. Она постоянно жалуется на несправедливость двухвалютной системы[71] и на то, как ее бесит платить комиссию за обмен долларов на кубинские песо. Казалось бы, вокруг так много других несправедливостей, которые сами бросаются в глаза; меня часто удивляет, что привлекает ее внимание.

В душной гостиной Лилии, до потолка забитой всякими безделушками и религиозными статуэтками, я набираю номер, указанный в договоре проката автомобиля, пока Джанетт сидит на крыльце, курит вместе с Рейнальдо и делает вид, что не замечает, как он подсаживается ближе, заигрывает, ставит сети на иностранку. Я наблюдаю за ними сквозь прорези в деревянных ставнях, пропускающие пыльный свет в крошечную гостиную Лилии. Холодильник жужжит слишком громко, и я не слышу, о чем говорят снаружи Рейнальдо и Джанетт. Простыни, заменяющие собой межкомнатные двери, шелестят от внезапного порыва бриза.

От службы проката пользы мало, что неудивительно. Ожидание займет несколько часов, возможно, четыре или пять, говорит женщина с писклявым голосом на другом конце линии. У них нет людей, объясняет она, никого поблизости от нас. Она громко спрашивает что-то у других людей в офисе, я слышу только их приглушенные голоса, когда они отвечают. Да, от четырех до пяти часов, подтверждает она. Я оставляю ей примерный адрес, и женщина смеется.

— En casa del carajo[72], — говорит она.

Снаружи к Рейнальдо и Джанетт присоединилась Лилия. Они складываются пополам от смеха — шутка, которой я не услышала.

— Это займет весь день, — объявляю я, прерывая всеобщую радость дурными новостями.

Джанетт обеспокоена, Рейнальдо не удивлен. Лилия снова скучает, обмахиваясь веером.

Мы соглашаемся поступить следующим образом: мы вернемся к машине, и по дороге Рейнальдо заскочит к своему приятелю, который, со слов Рейнальдо, «способен починить все, от антенны до ракеты». Его приятель посмотрит, сможет ли завести машину. Я тем временем отвлеку Эль-Алемана. Или стерплю его гнев и паранойю, надеясь, что он не оскорбит друга Рейнальдо и тот не бросит нас на произвол службы проката, что, по моим прогнозам, займет вдвое больше того времени, что они назвали. Поцеловав Лилию на прощание, мы отправляемся в путь.

Мы снова проходим мимо жилых комплексов. Сворачиваем с грунтовой дороги на тротуар, который пересекает весь маленький городок, идем под тенью раскидистых деревьев и мимо пустых магазинов, машем в знак приветствия человеку на лошади, лошадь тащит телегу, полную овощей. Мы отвечаем на вопросы любопытных горожан. Видим девочек, которые продолжают прыгать через скакалку.

Все такое знакомое, но на полпути назад Джанетт удается меня удивить.

— А давай, — говорит она, отводя взгляд от Рейнальдо и понижая голос, — заплатим кому-нибудь, чтобы нас увезли отсюда? Давай сбежим и бросим Эль-Алемана?

Я думаю, что она шутит, поэтому смеюсь, прикрываю ладонью глаза от солнца и отбрасываю ногой ветки, валяющиеся на тротуаре, а рядом с нами, почесываясь, семенит собака с красной кожей.

— Я серьезно, — говорит она. — Зачем он нам сдался?

Грудина у собаки очерчена, как зубной отпечаток. Из-под обвисших век она понуро смотрит на нас.

— А ты уже забыла? Он собирался заплатить, — говорю я, — за отель в Варадеро. Это дорогое удовольствие.

— Пффф, — пыхтит Джанетт, и это так похоже на Рейнальдо, что я начинаю раздражаться. — Нам вообще необязательно ехать в Варадеро. Чего мы там не видели, туристов?

— Там красивый пляж. — Я хочу добавить, что она сама туристка, но прикусываю язык. — Куда мы тогда поедем, если не в Варадеро? Обратно в Гавану?

— Ты не хочешь обратно, верно?

Впереди нас Рейнальдо отгоняет собаку. Я поднимаю голову и смотрю на солнце, просвечивающее сквозь ветви дерева, пока мои глаза не зажмуриваются сами собой. Я думаю о Ронни, который играет в домино на набережной перед нашим домом в Плайя[73]. Думаю о дыре в потолке, который до сих пор протекает, хотя он «все починил». Думаю о Ронни в клетчатой рубашке, с сигариллой «Буканеро» в руке, который может часами ругаться с прохожими.

— Нет, не хочу, — говорю я.

— А в Камагуэй? — предлагает Джанетт. — Мне всегда хотелось увидеть дом бабушки Долорес.

Я сглатываю и смотрю на оранжевый контур грязи на моих белых шлепанцах. Что-то лопнуло во время этой поездки. Может быть, что-то лопнуло задолго до нее.