О Викторе Драгунском. Жизнь, творчество, воспоминания друзей - [30]

Врачи поставили диагноз: спазм в стволе головного мозга. Велено было лежать без движения в течение месяца и лучше дома, чем в больничных условиях. Я была рядом, врачи приходили каждый день.

Больше месяца Витя находился на Каретном под наблюдением врачей и, конечно, под моим неусыпным уходом. Я отлучалась с Каретного, чтобы отвезти продукты Ксюше с няней, которые продолжали жить на даче.

Мы были с Витей совсем одни. Наши друзья просили позволения навестить Витю, но мы никого не пускали. Так велели врачи. Звонили очень многие, предлагали помощь. Но Вите даже по телефону не разрешали много разговаривать. Витя поправлялся быстро. Через три-четыре недели он уже вставал, осторожно ходил по квартире, и его уже не бросало из стороны в сторону. Врачи говорили, что он легко отделался. И как ни странно, врачи не предупредили его, что он должен серьезно относиться к своему здоровью: меньше и не так напряженно работать. Все это говорила ему я, но он не относился серьезно к моим словам.

— Я чувствую себя здоровым человеком, — говорил он мне. — Пора возвращаться на дачу к нормальной человеческой жизни.

Но я сердцем чувствовала, что этим летом был все-таки «небольшой звоночек». Меня не оставляли опасения за Витину жизнь. Тот ужас, который мне пришлось пережить месяц назад, вселял в меня страх. Я понимала, что Витя опасно болен, но все мои слова, увещевания не доходили до него.

В середине июля мы с Витей вернулись на дачу, где жила Ксенечка с няней. Все обрадовались его возвращению.

По-прежнему к нам ходило много народу. Часто бывал Юрий Нагибин с Беллой.

Разговоры, споры и неизбежная стопочка, мягко говоря. Мои мольбы о невозможности вести жизнь абсолютно здорового человека не помогали.

— Дайте жить! — Это была его любимая присказка, когда его что-то раздражало. А мои разговоры, конечно, раздражали его.

Витя снова начал работать, написал несколько рассказов. У нас дома устраивались читки. Витя замечательно читал. Его любили слушать. Лето прошло спокойно.

Осенью Витя поехал в Переделкино поработать в тишине. Дома в Москве бегала маленькая Ксюша, которая своими разговорами, играми отвлекала его. Хотя, надо сказать, Витя отвлекался с удовольствием. Они играли в игру, в которой Витя был лев, но очень добрый, звали его Лев Львович, он рычал и при этом щекотал Ксюшу, она была в восторге. В этой игре Ксюша была котенком. Лев рычал, котенок мяукал — смех, шум, Ксюшина беготня по дому.

Когда Витя уезжал поработать в Переделкино или Малеевку, его отъезды были короткими — он скучал по дому, особенно по Ксюше.

Зимой, когда Витя был в Москве, к нему часто заходил драматург Леонид Зорин, с которым он подружился, встретившись в одном из Домов творчества. До этого они были знакомы, но встречались редко. Иногда Зорин заходил к Виктору со своим очаровательным сыном Андрюшей, который просто обожал Витю, знал все его рассказы, а некоторые — наизусть. Мальчик сам писал стихи и всегда читал их Виктору, зная, что его стихи нравятся дяде Вите.

Мне хотелось бы поделиться с читателями воспоминанием Л. Зорина о Вите.

«Стремительно, интересно и не похоже на других вошел Виктор Драгунский в литературу. Я говорил об этом с Виктором Драгунским не раз, и он рассказал мне о некотором феномене, который случился в его жизни.

Это было где-то в конце 50-х годов. Ему казалось, что жизнь надо кардинальным образом менять, должен был совершиться какой-то важный поворот.

Он сидел на довольно холодной подмосковной даче зимой и в этом довольно мрачном состоянии написал тринадцать детских рассказов, совершенно другого наполнения, совершенно другого настроения.

Эти первые тринадцать «Денискиных рассказов» обеспечили ему триумфальное вхождение в литературу. Оно у него состоялось.

Да, это была какая-то удивительно интересная, яркая, в какой-то мере выламывающаяся из среды индивидуальность. Жизнь наша вообще менее празднична, более буднична, чем этот человек. Он действительно был подарком в общении с ним. Мне привелось знать нескольких таких ярких людей. Он был ярчайшим.

Я знал его в конце сороковых годов, когда он не был писателем. Тогда он потряс Москву своей «Синей птичкой». Время было суровое, не склонное к шуткам. А у него был такой независимый дух в спектаклях «Синей птички». Он был блестящий пародист, острый и очень смелый. Он был какой-то яркой краской в жизни Москвы.

Его приход к детской теме связан был с цельностью его характера, с его мировоззрением. Мне приходилось не раз говорить о его совершенно, на мой взгляд, классическом произведении, о его рассказе «На Садовой большое движение». Мальчикам даже не приходит в голову, что у них могли увести велосипед. Они понимают, что только несчастье помешало парню вернуться с велосипедом… «Ведь на Садовой такое большое движение…»

Когда я писал о детских рассказах Драгунского, я озаглавил эту статью так: «Этот нормальный, нормальный, нормальный мир».

Драгунский писал об этом нормальном мире детства, где царят нормальные отношения, нормальный взгляд на жизнь, где поступки могут быть только нормальными, где нет ничего от того безумия, которое вносят в жизнь взрослые люди.